Она помнила, что отец побывал в Шевингем-Хаус и, вернувшись, рассказывал им с матерью о замечательной коллекции картин Ван Дейка в одном из залов и превосходных голландцах в другом.

Но он имел дело со старым герцогом, теперешний владелец Шевингем-Хаус унаследовал титул всего четыре года назад.

Темпера, разумеется, нашла его в «Дебретте», но, кроме его возраста и имени, ничего больше выяснить не удалось.

Ее позабавило, что одно из его имен было «Вельде». «Наверно, старый герцог дал сыну при крещении наряду с другими именами и это — фамилию знаменитого голландского мариниста, потому что в его коллекции было много работ этого мастера», — подумала Темпера.

Она знала, что эту фамилию носили три художника, и пожалела, что у нее не было времени посмотреть и их картины.

Несколько работ Вильгельма ван де Вельде Старшего, написанных не красками, а тростниковым пером на белом фоне, украшали Национальный морской музей в Гринвиче.

«Интересно, разделяет ли герцог вкусы отца, — подумала она. — Если да, для него должно быть важно, чтобы и жена интересовалась живописью».

Было почти невозможно научить мачеху разбираться в живописи или заставить удержать в памяти фамилию художника хотя бы на несколько минут, не говоря уже о том, чтобы впоследствии узнавать его работы.

Когда она только что вышла за сэра Фрэнсиса и хотела ему угодить, она позволила Темпере повести себя в Национальную галерею. Но уже через полчаса опустилась на стул и отказалась продолжать осмотр.

— Это бесполезно, Темпера, — сказала она. — Я никогда не смогу отличить одну картину от другой, и, откровенно говоря, они мне наскучили! От этих самодовольных лиц, унылых пейзажей и обнаженных богинь у меня начинается несварение желудка! Твоему отцу нужна моя красота и чтобы я им восхищалась. А больше ему ничего не нужно.

Темпера была вынуждена признать, что это правда, и бросила попытки воспитать в мачехе художественный вкус.

Теперь она сожалела, что не настояла на своем, и только молила бога, чтобы герцог не догадался о ее невежестве.

Надо спуститься вниз и попытаться самой увидеть картины. «Если я расскажу мачехе немного хоть об одной, она сможет поразить герцога своими познаниями, а про остальные не думать», — решила она.

Но осуществить это было нелегко.

Заведенный полковником Анструзером порядок был такой же, как в английских усадьбах, с той только разницей, что вся прислуга, за исключением дворецкого, камердинера и нескольких лакеев, приехавших вместе с гостями, были французы.

Так как полковник Анструзер убедился на горьком опыте, что англичанам и французам вместе не сработаться, французы содержались отдельно от тех, кого они наверняка считали «незваными гостями».

Полковник Анструзер распорядился также, чтобы три камеристки завтракали, обедали и ужинали отдельно от мужской прислуги, в маленькой гостиной.

Это вызвало разочарование у мисс Бриггс и мисс Смит, которые находили удовольствие в мужском обществе, особенно в обществе личного камердинера герцога, обладавшего чувством юмора и занимавшего их рассказами обо всем, что происходило в доме.

Дворецкий, мистер Бэйтс, никогда не сплетничал. Он считал себя выше всех этих болтунов и передвигался по замку с достоинством и важностью епископа.

Все ходили у него по струнке, и он внушал такое уважение, что производил впечатление даже на французов.

Темпере оставалось только узнавать о происходящем от мисс Бриггс и мисс Смит.

Обе не имели привычки держать язык за зубами, и Темпера скоро узнала, что леди Ротли ничего не преувеличила, рассказывая о лорде Юстасе Йейте.

— Он ухаживал за дочерью лорда Мэссингема в прошлом году, — объявила мисс Бриггс, — но ее милость, ее матушка, быстро сообразила, что к чему, увезла дочь в Шотландию и выдала ее за графа Хинчема.

— Придется ему жениться на американке, — провозгласила мисс Смит, словно прорицая его судьбу.

Мисс Бриггс рассмеялась.

— Вы думаете, американка с настоящими деньгами польстится на лорда Юстаса? Таким, как Вандербильды с их миллионами, требуется титул не ниже герцогского.

«Это верно», — подумала Темпера, вспомнив, что Мэй Гоулет, чей отец считался самым богатым человеком в Нью-Йорке, в прошлом году вышла за герцога Роксбергского. Другая американка, Элен Циммерман, стала в девятисотом году герцогиней Манчестерской, а Консуэла Вандербильд — четырьмя годами раньше — герцогиней Мальборо.

Темперу интересовали эти брачные союзы лишь потому, что в газетах и журналах описывались бесценные произведения живописи, принадлежавшие женихам.

Те же источники сообщали, сколько европейских шедевров, приобретенных родителями трех невест, перекочевали за океан.

— У американских богатых наследниц полно долларов, но они хотят за них слишком много, — заметила мисс Бриггс.

Темпера начала испытывать сочувствие к лорду Юстасу, хорошо зная, каково это сидеть без денег.

Очевидно, он, как и она с мачехой, старался втереться в шикарное общество, окружавшее герцога, с их бессчетными миллионами.

Даже если доходы лорда Холкомба и нельзя сравнить с доходами сэра Уильяма Барнарда, Холкомбы жили на широкую ногу.

У них был большой дом в Лондоне, усадьба в Хэмпшире, охотничий домик в Лестере, и, как слышала Темпера, еще и порядочные угодья в Шотландии.

Все, что она узнала от камеристок, еще более убедило ее, что они с мачехой напрасно ждут от герцога предложения руки и сердца.

Она начала думать, что совершила большую ошибку, не убедив с самого начала леди Ротли не метить чересчур высоко.

Стоило поискать и других богатых людей, которые сочли бы ее достойной женой для себя и не усмотрели бы в союзе с ней урона для своего достоинства, чего можно было ожидать от герцога.

Но теперь было уже слишком поздно. Единственное, что оставалось, это надеяться, что каким-то чудом мачехе повезет.

Леди Ротли так и лучилась надеждой, вернувшись переодеться к ужину, и никогда еще она не выглядела прекраснее, чем когда выплыла из своей комнаты в новом платье от Люсиль.

На следующее утро она дождаться не могла Темперы, чтобы рассказать, как чудесно прошел вечер, сколько комплиментов наговорил ей герцог и как она сидела рядом с ним за ужином.

— Сегодня вечером мы едем в Монте-Карло, — сообщила она. — Когда я сказала ему, что не умею играть, он обещал меня научить.

— Нельзя так рисковать деньгами, матушка, — в ужасе воскликнула Темпера.

— Я и не собираюсь, — успокоила ее леди Ротли, — я не так глупа, как ты думаешь! Я говорю, что не умею играть, он, конечно, берется мне показать, и если мы проиграем, заплатит он, а если выиграем, я возьму деньги себе.

«Иногда, — подумала Темпера, — в хорошенькой головке мачехи оказывается достаточно сообразительности».