— Я пытаюсь спасти ее, — вдруг сорвался Розен. — Хотя это уже бесполезно. Вы уже погубили ее… Ваше исчезновение — единственное, что может хоть как-то спасти ее. Вот почему мне надо, чтобы вы исчезли. В Сибирь вас отправят или Магадан — мне все равно. У меня нет по отношению к вам ни обязательств, ни жалости. Вы испоганили ее жизнь, и единственное, что мне остается — уничтожить вас. Любой ценой… И я не успокоюсь. Слышите, не успокоюсь!

Ребров смотрел на его исказившееся злобой лицо и думал, что этот человек не оставляет ему выбора. Ему можно посочувствовать, его можно понять, но его надо остановить.

— Успокоитесь, господин барон. Успокоитесь и остановитесь. Перестаньте делать подлости, за которые вам же потом будет стыдно… Иначе я уничтожу вас.

— Как? Пуля в затылок? Петля на шею? Это же ваши методы!

Ребров покачал головой.

— Есть кара и пострашнее для вас господин барон. Вы — дворянин, у вас должны быть понятия о чести. Если вы продолжите писать бредовые доносы, то о вашей подлости станет известно не только здесь, но и в Париже… Вы предстанете перед всеми вашими друзьями и близкими как персонаж, который выдал княжну Куракину советским органам.

Ребров повернулся и, не прощаясь, пошел прочь.

— Ненавижу! — затравленно прошептал, глядя ему вслед, Розен. — Ненавижу!

На глазах его выступили слезы.

Обнаженные, они стояли у окна в комнате княгини Трубецкой, и смотрели на таинственно мерцающие ветви деревьев, закованные после прошедшего вечером ледяного дождя в прозрачный панцирь. Ледяной сад казался чем-то нереальным, то ли выдумкой, то ли фантазией, как и все, что случилось между ними…

Ирина провела легкими пальцами по шраму на его плече.

— Что с тобой сегодня? — обернулся к ней Ребров. — Что с тобой?

— Мне сказали, что у тебя могут быть из-за меня неприятности… Тебя могут отправить в Москву или даже в Сибирь…

— И кто это тебе сказал?

— Неважно.

— Это Розен?

— Какая разница!

— Не обращай внимания — он просто ревнует. Мне даже его жалко…

— Да?

— Представь себе. Кстати, а у тебя? У тебя не может быть неприятностей? Ты хоть представляешь, с кем связалась?

— Не знаю, как-то не думала… Ну, меня могут отправить в Париж… Но это не самое страшное, что может быть в жизни. Подумаешь, потеряю зарплату! Нам, русским княжнам, к бедности не привыкать…

Постскриптум

В конце 1944 года де Голль совершил поездку в Советский Союз. Прежде всего, он хотел установить контакт со Сталиным. Главной целью было подписание союзного договора между СССР и Францией. Де Голль говорил, что необходимо «восстановить в какой-либо форме франко-русскую солидарность, которая соответствует естественному порядку вещей. Как перед лицом немецкой угрозы, так и перед лицом попыток установить англо-американскую гегемонию».

Константин Мельник, сын русского эмигранта, при де Голле, фактический руководитель французских спецслужб

Зал на третьем этаже нюрнбергского Дворца юстиции выглядел даже не строго, а мрачно, если не зловеще. Темно-зеленый мрамор на стенах, закрытых панелями темного дерева, даже на взгляд казался пронизывающе холодным, все окна были плотно зашторены, чтобы в зал не проникал дневной свет.

На специальном возвышении был установлен длинный стол для судей Трибунала, за их креслами — большие государственные флаги стран-победительниц — СССР, США, Великобритании, Франции.

Скамья подсудимых в два ряда располагалась в другом конце зала напротив, так что судьи и подсудимые постоянно смотрели друг на друга. За подсудимыми стояла целая шеренга американских солдат в белых касках, белых портупеях с дубинками в руках. Перед ними, словно защищая от судей, на скамьях в три ряда нахохлились адвокаты, в черных и лиловых мантиях очень похожие на стаю воронов.

Ребров, провозившийся с очередной шифровкой от Гектора, к началу первого заседания опоздал. Он пробрался на гостевой балкон, когда Главный американский обвинитель Джексон уже говорил.

— Господа судьи! Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность. Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся…

Приподнявшись на носки, чтобы лучше рассмотреть Джексона, Ребров вдруг заметил в первом ряду гриву Пегги, которая сегодня была в военной американской форме. Положив руки на барьер, она внимательно смотрела в зал. И что удивительно, рядом с ней было пустое кресло.

Денис, не долго думая, пробрался вперед и нахально уселся рядом с Пегги.

— Здравствуйте Пегги, — негромко сказал он, наклоняясь к ней. Его сразу обдало волной дорогих духов. — Что-то мы с вами давно не виделись…

Он еще говорил, но уже понимал, что рядом с ним не Пегги. Это была сама Марлен Дитрих, о прибытии которой на процесс взахлеб писали все газеты. Она посмотрела на него с веселым изумлением. Ребров закашлялся от смущения.

— Простите, госпожа Дитрих… Я ошибся. Я принял вас за другую женщину…

Марлен даже руками всплеснула от удивления.

— Давненько меня ни с кем не путали. Это даже интересно!

— Извините еще раз.

Дитрих, не сводя с Реброва глаз, вдруг достала из нагрудного кармана тюбик с пастилками, положила одну в рот, другую протянула ему. Ребров благодарно кивнул и послушно принялся жевать. Пастилка была мятная.

«Ну, ты даешь, — думал Ребров, — не узнал саму Марлен Дитрих, всемирно известную кинозвезду». Кстати, ее, урожденную немку, пытался уговорить вернуться в Германию даже лично Риббентроп, будучи министром иностранных дел, но она просто выставила его и демонстративно отказалась от германского гражданства. А когда началась война, отправилась на фронт петь для американских солдат, которые ее обожали. Она была женщиной мечты для тех, кого ждала смерть.

— Это судебное разбирательство приобретает значение потому, что эти заключенные представляют в своем лице зловещие силы, которые будут таиться в мире еще долго после того, как тела этих людей превратятся в прах, — говорил Джексон. — Они в такой мере приобщили себя к созданной ими философии и к руководимым ими силам, что проявление к ним милосердия будет поощрением того зла, которое связано с их именами…

— Послушайте, а вы кто? — весело спросила Дитрих, когда в заседании был объявлен перерыв.

— Меня зовут Денис Ребров. Я из делегации СССР.

— О, русский! А почему вы не в мундире? Другие русские в своих мундирах с золотыми погонами выглядят так, как и подобает победителям. Вы что — не воевали?