Володю. Он стоит на стуле, просунув голову в петлю.

– Добрый вечер, – говорю я. – Я хотел тебе сказать, что ты дурак.

– Я знаю, – отвечает Володя. – А у меня завтра экзамен.

– А-а. Так это ты вешаешься?

– А что, я мешаю?

– Да нет. Продолжай.

– Сволочь, – говорит Володя и назло мне слезает со стула.

А теперь мы с Аней чистим картошку.

– Что это вы вдруг? – спрашивает Володя.

– Да ты не волнуйся, – говорю я. – Всё равно тебе не хватит.

Володя хмуро смотрит на меня, а потом возвращается за стол и снова раскрывает Ландафшица.

– У него завтра экзамен, – поясняю я.

– Я догадалась.

Тут дверь распахивается. Заходит Глотов.

– Ты кастрюлю обещал вернуть, – говорит он.

– А мы картошку варить хотели, – отвечает Аня.

– Ничего, – говорит Глотов, вытряхивая картошку вместе с водой на стол, – это вы как-нибудь в другой раз.

7

Анна ушла. Володя начал материться. Можно ложиться спать, что я и предлагаю сделать Володе.

– Я всего три билета из двадцати выучил, – говорит он.

– А я ни одного, – возражаю я.

– Так у меня экзамен завтра, а у тебя только послезавтра.

– Зато завтра я тоже лягу спать рано.

И через пару минут свет гаснет. Я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь думать. И тут под кроватью кто-то начинает тихо и противно верещать. Я быстро запускаю под кровать руку и вытаскиваю снежную ящерицу. Она вертит глазками и обиженно шевелит носом.

– Всё равно никто не поверит, что я тебя поймал, – шепчу я. И опускаю её на пол. Она семенит к двери и проползает в щель под ней.

Ночь… Она тоже просит о чем-то своём: "Ночь меня, ночь". Но я не умею нокать. Поэтому по ночам просто сплю – до следующего дня.

Клаустрофобия

1

Мы жили в комнате 206. Мы пили в комнате 206. Мы блевали в комнате 206. А зубы чистить ходили в умывалку в конце коридора.

– Тюков, – сказал я. – Мы кретины.

– Почему? – спросил Тюков.

– К нам никто не ходит.

– Ну и что?

– Я и говорю – кретины.

Володя тем временем сидит в наушниках и учит свой английский. С ним разговаривать бесполезно. Он может сейчас только губами беззвучно шевелить. Но у него ничего не выйдет. У него не в губах дело. У него мозг чисто русский до самого копчика. Он не может переварить предложение I saw her crossing the street, слегка нерусское по структуре, или даже просто произнести первый звук в слове the.

А я кретин. Ко мне никто не ходит. Но ничего. Теперь я это осознал и буду с этим бороться.

– Тюков, – говорю я. – Я пошёл.

– Нет, Константин. Ты поехал.

– Неважно. Убери весь этот срач. Я хочу, чтобы у нас появлялись гости.

– Костя, зачем? Нам тут и втроём-то тесно.

– Мне тесно, когда я один.

И я вышел. Поднялся по лестнице и ткнулся в первую попавшуюся комнату. Успел заметить номер на двери: 309.

2

На кровати в позе лотоса сидел абсолютно голый мужчина. Его взгляд был устремлён в бесконечность, а в ухе висела золотая серёжка с подвеской в виде сердечка.

– Извините, – сказал я. – Я не постучавшись вошёл.

– Они светлые и чистые, как козлиный пух, – сказал человек на кровати. – Они тоже ходят и стучат. Их барабаны большие и звонкие, как гора Арарат. Да славятся они вовеки веков.

– Аминь, – сказал я на всякий случай. – А кто это – они?

Мой собеседник изрёк нечто, что я не собираюсь излагать на бумаге, поскольку в этой тираде каждое второе слово было нецензурным.

– Отойди, – добавил он. – Ты икону загораживаешь.

Я обернулся. За моей спиной на стене висело кривоватое изображение волосатых парней в кожаных куртках, вчетвером оседлавших один уродливый мотоцикл.

– Я это, – сказал я нерешительно, – в гости хочу кого-нибудь. Вы не знаете, где здесь кто-нибудь живёт?

– Меня Селивестром зовут, – сказал голый человек. – Хочешь – присоединяйся.

– К чему?

– Садись рядом, устремляй свой разум в шестнадцатую плоскость космической энергии и кайфуй.

– А мне серёжку выдадут? – с надеждой спросил я.

– Нет, – ответил Селивестр. – Некоторые просто мочку уха отрезают. Но это ведь не главное.

– А что главное?

– Главное – достичь абсолютного просветления. Чтобы любой раб космоса, насколько ли бы то нибудь безгрешен он ни не был, мог прозреть насквозь каждую клеточку твоей плоти и пресытиться. Присоединяйся.

Я сел рядом с Селивестром в позу лотоса и начал считать плоскости космической энергии. Очнулся я от того, что моего лица коснулось горячее дыхание Селивестра.

– Э… – сказал он, внимательно глядя мне в глаза. – Да ты ещё недостаточно просветлел. Надо, чтобы зрачки ушли внутрь и не реагировали на свет. Свет внутри нас, понимаешь?

– ППАННИММАЙУУ, – сказал я и снова впал в транс.

3

Это была, кажется, комната 313. На каждой из трёх кроватей сидело по одной девушке. Они читали три книги – красную, синюю и черную – синхронно переворачивая страницы ровно через 25 секунд.

– Здравствуйте, сёстры, – сказал я, осенив их священным манием своих пальцев, сплетённых в косичку, знаменующую собой блаженность великого просветления, да славится оно вовеки веков.

– Кажется, кто-то вошёл, – сказала девушка в красной юбке.

– И что будем делать? – спросила девушка в синей юбке.

– Как вошёл, так и выйдет, – ответила девушка в чёрной юбке.

Они со звонким шорохом перевернули страницы.

– Это… – сказал я. – Космос – он большой. Давайте друг к другу в гости ходить.

– Чего он хочет? – спросила девушка в красных туфельках.

– Он хочет в открытый космос, – ответила девушка в синих туфельках.

– Пожалуйста, – сказала девушка в чёрных туфельках. – Сколько угодно.

Они перевернули страницы и на всякий случай подтянули края юбок к коленям.

– Это… – сказал я, – вы меня не поняли. Может, вам нужно чего-нибудь. Так вы это… заходите чаю попить.

– Может, он чаю хочет? – предположила девушка с красными ногтями.

– Да вроде нет, – отозвалась девушка с синими ногтями.

– А столовая в другом здании, – заметила девушка с чёрными ногтями.

Они разом оторвали взгляды от книжек и крикнули:

– Чарли!

Из тумбочки в углу вылез двухметровый дог пегой масти с газовым баллончиком в зубах.

– Это… – сказал я.

– Пшик, – сказал дог.

4

Следующая дверь – если не ошибаюсь, 443 – открылась от звука моего очередного чиха.

– Это… – сказал я. – Только не надо собак…

Человек в очках с толстыми линзами вытянул губы трубочкой и немного подумал.

– У вас аллергия на шерсть? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Просто, оказывается,