Забежала в хату, переводя дух. Дверь оказалась не заперта, но и не открыта настежь. Печь — натоплена, хотя сегодня она этого еще не делала. Получилось даже слишком жарко. Но мужчине, по всей видимости, было весьма комфортно именно при такой духоте. Она зажгла светильник от уголька из печи.

И застыла: чужестранец лежал нагой. Лишь белые повязки выделялись на смуглом теле даже в таком бледном свете. Моноец лежал на животе, чуть согнув ногу в колене. Только краешек одеяла прикрывал ягодицы, остальное все открывалось ее взору. Она могла рассмотреть каждую мышцу поджарого мощного тела, сильные руки, словно высеченные из камня ноги, черные волосы, разметавшиеся по подушке. Мира знала, что они гораздо более жесткие и толстые, чем ее собственные — мягкие и слегка вьющиеся. Не смогла сдержаться однажды, когда он находился в забытьи — потрогала.

Перед глазами вдруг встала картина их первой встречи: как он без тени стыда рассматривал ее тело, как сжал волосы, как впился пальцами в кожу… Его горячее дыхание так близко к ее коже… И вместо отвращения, которое она должна, обязана испытать, почувствовала уже давно забытое ощущение жара внизу живота. Краска стыда пощечиной ударила в лицо. Мира резко отвернулась, тяжело дыша. Стянула с себя тулуп и, не раздеваясь дальше, полезла на полати, мысленно ругая себя последними словами. Он и ему подобные столько жизней загубили, их мерзкие руки осквернили столько девичьих тел, а она посмела подумать о нем! Да за одну такую мысль она достойна мучительной смерти. Ей не место среди вятичей. Она приняла верное решение, скрывшись от всех в этой глуши. Предательница! Хорошо, что родители уже почили. Мира не смогла бы смотреть в глаза матери и отцу после такого.

Мучительно остро ощущая свою чуждость и никчемность, она смогла погрузиться в тяжелую дрему, только когда небо побелело.

Разбудили женщину странные звуки. На какой-то миг ей даже показалась, что она снова в родительском доме. Рядом сопят младшие братья, а мама возится у печи, готовя завтрак на всю большую семью. Иллюзию укреплял и запах — свежего хлеба. Мира потянулась и замурлыкала от счастья. Она приоткрыла глаза, все еще не до конца очнувшись от сладкого видения.

У печи хозяйничал незнакомый мужчина. В одних штанах, с голым торсом, волосы собраны в короткий хвост. Когда он повернулся боком, Мира увидела большое солнце на груди слева. Воспоминания толчками хлынули в голову. Она даже захныкала от того, насколько жестокая реальность отличалась от ее представлений. Моноец услышал, что она проснулась, и резко повернулся на звук. С его ростом даже запрокидывать голову не пришлось, он и так доставал головой до полатей. Их взгляды встретились. Мира не придумала ничего лучше, чем позорно спрятать голову под подушку. Стыд за вчерашние мысли душил ее.

Видимо, истолковав такое поведение по-своему, моноец натянул рубаху, которую хозяйка уже успела починить, накинул плащ и вышел. В первый раз с тех пор, как находился здесь. Мира удивилась, но в глубине души порадовалась, что старания не прошли даром. Спустилась, привела себя в порядок, умылась, переплела косу. Даже успела порезать еще горячий ароматный хлеб с хрусткой корочкой. При этом не удержалась и сунула кусочек рот. Даже застонала о удовольствия. Как у него получилась такая вкуснота? Это ведь мужчина! Покойный Вторак ни разу за то время, что они прожили вместе, не готовил. Мира поставила в печь горшочек с крупой — к хлебу будет каша. А чужака все не было. Она пыталась не замечать этого чувства, тоненьким колокольчиком звенящего где-то глубоко в душе, но он все продолжал свою песенку: Мира волновалась. Где же чужак?..

Наконец не выдержав, она надела тулуп, обулась и вышла наружу, мгновенно зажмурившись от яркого света. Самый первый снег тонким покрывалом уже запорошил пространство. Перун словно разрезал небо на две ровные части: одну плотно заволакивали тучи, с другой сияло дневное светило. Снежинки медленно кружились, отражаясь на солнце бессчетным количеством холодных огоньков. От этого слезились глаза. Посреди белоснежного двора стояла громадная черная фигура. Мужчина запрокинул лицо к небу.

Мира беззвучно подошла к нему. Но он почувствовал ее присутствие рядом — посмотрел на нее. Он растерянно улыбался. В его глазах стояли слезы.

— Это снег?.. — только и смог выдавить моноец, снова оглядываясь.

Что-то больно кольнуло в ее груди.

— Снег, — с большим трудом подтвердила женщина.

— Не думал, что когда-нибудь увижу его… Это… — он долго не мог подобрать слово. — Это прекрасно.

Чужестранец выставил ладони вперед и пытался рассмотреть снежинки, которые таяли на теплой коже. Это зрелище человека, пораженного красотой такого привычного для нее природного явления, настолько не вязалось с образом безжалостного убийцы и насильника, что Мира зажмурилась, мотая головой.

— Кто же ты?..

Кажется, она сказала это вслух.

— Я — ветер, что гоняет пыль под ногами, что треплет конскую гриву на скаку, что шевелит молодую листву, что толкает облака в небе…

От этих слов у Миры перехватило дыхание, каждое — ножом по сердцу. Но почему ей так больно, она и сама не могла понять. Отчего-то и в мыслях не было, что он говорит неправду. Ветер… А ведь это и вправду отражало его суть. То, что она в нем чувствовала. А мужчина продолжил:

— Мое имя Рейчар.

— Так на твоем языке звучит слово «ветер»? — догадалась она.

Моноец кивнул, все еще любуясь снежинками.

— Как мне называть ту, которая вернула меня из тьмы забвения?

Она даже не сразу поняла, что он говорит о ней. Так красиво у него получалось. Слова знакомы, но вместе складывались в совсем непривычное звучание.

— Мирослава. Мира.

Он все еще не поворачивался к ней, смотрел вдаль, но она увидела, как чуть приподнялись кончики его губ.

— Мира, — тихо произнес он. — Я перед тобой в неоплатном долгу.

— Пойдем есть, — смутилась она и развернулась к дому.

— Я скоро, посмотрю еще немного…

Она пожала плечами и оставила его одного, продолжая украдкой наблюдать за этим до безумия странным великаном из щелки в двери. Столько мыслей вертелось в голове, что она не могла ухватиться ни за одну из них. И только одно слово так и готово было сорваться с губ: Рейчар.

И все же она заставила себя вернуться в хату. Каша оказалась уже готова. Мира накрыла на стол и стала ждать. Чужестранец появился очень скоро. Сел напротив и подвинул к себе миску, которую Мира приготовила для него. Некоторое время ели молча. Потом женщина не выдержала. И задала вопрос, который мучал ее больше всего.

— Откуда ты знаешь мой язык?

— Моя кормилица, а потом и няня родом из этих мест. Она была рядом почти с самого рождения и тайно учила меня своему языку. Так что, можно сказать, я впитал его с молоком.

Мира сразу помрачнела. Монойцы часто брали в плен и мужчин, и женщин.

— Она прожила хорошую жизнь, ни в чем не нуждалась, — словно прочитав ее мысли, добавил чужак.