Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В чем дело? Это новенький? El combatiente?[1]– крикнул Карлос, входя во Двор.
– Sí. Este perro será el problema[2], – ответил Бобби.
Сеньора вошла во Двор вслед за мужчинами; после долгих споров они позвали Вожака и начали обрабатывать его раны сильно пахнущими химикатами – я сразу вспомнил милую даму в прохладной комнате. Вожак извивался, облизывался и тяжело дышал, пряча уши, пока Карлос мазал ранки на его морде.
Я не думал, что Спайк стерпит такое же обращение, но он безропотно стоял, пока люди обрабатывали его рану под ухом. Похоже, он привык к тому, что после боя приходит химический запах.
Несколько следующих дней превратились в кошмар. Никто уже не понимал, что происходит, особенно самцы.
Теперь Спайк стал главным – вызывал любого и каждого во Дворе один на один. Вожак прежде делал то же самое, но иначе. При Спайке малейшее нарушение правил приводило к немедленному наказанию – быстрому болезненному укусу. Если на территории Вожака игры становились чересчур буйными или назойливыми, он обязательно начинал с холодного предупреждения – пристально глядел или коротко рычал. А Спайк кусал нас иногда вообще без причины – была в нем темная энергия, странная и злая.
Когда самцы схлестывались за новое положение в стае, один на один, Спайк оказывался тут как тут и часто ввязывался, словно не мог удержаться от боя. Его вмешательство было лишним, оно приводило к лишнему напряжению. В мелкие перепалки, драки из-за того, что давным-давно решено – из-за места у кормушки, из-за кусочка земли под протекающей трубой, где было приятно лежать.
Когда мы играли в нашу игру – я держал резиновую косточку, а Коко пыталась ее утащить, – появлялся, рыча, Спайк, заставляя меня бросить трофей к его ногам. Иногда он уносил косточку в свой угол – игра прекращалась, пока не удавалось найти новую игрушку, – а иногда презрительно обнюхивал и оставлял валяться в грязи.
Когда Карлос приносил мешок костей, Спайк даже не утруждался подходить. Он выжидал, пока люди уйдут, а потом брал, что хотел. Некоторых псов Спайк не трогал – Ротти, Вожака и, как ни странно, Шустрика, но стоило мне вонзить зубы в угощение от Карлоса, я уже понимал, что скоро его будет грызть Спайк.
Таков был новый порядок. Мы с трудом усваивали правила, однако знали, кто их установил, и принимали их, так что я очень удивился, когда Шустрик выступил против Спайка.
Все произошло, конечно, из-за Сестры. Был редкий случай, когда три родственника – Шустрик, Сестра и я – стояли в углу, изучая жука, который выполз из-под забора. Оказаться рядом с семьей было очень приятно, особенно после наполненных тревогами последних дней. Я делал вид, будто никогда не видел ничего удивительнее крохотного черного насекомого.
Мы увлеклись и не заметили Спайка, который вдруг оказался рядом и обрушился на бок Сестры, – она по-щенячьи взвизгнула.
Я сразу припал к земле, – мы же ничего плохого не делали! – но Шустрик не вытерпел и ринулся на Спайка, оскалившись. Сестра метнулась прочь, а я, под воздействием ярости, какой не испытывал раньше, бросился за Шустриком в драку; мы рычали и кусались.
Я попытался вцепиться в спину Спайка, но он развернулся, и его челюсти сомкнулись на моей передней лапе. Я завизжал.
Шустрик вскоре оказался прижат к земле, но я уже не обращал внимания – боль в ноге была так мучительна, что я, скуля, похромал прочь, к калитке.
Как я и думал, калитка открылась, и во Дворе появился Бобби со шлангом в руках. Драка прекратилась; Шустрик успокоился, а Сестра спряталась за шпалами. Так что Бобби занялся моей ногой.
– Хороший пес, Тоби. Тихо, мальчик, – говорил он мне. Я чуть махнул хвостом. Когда Бобби тронул лапу – боль пронзила меня до плеча. Я лизнул его в лицо; пусть знает: я понимаю, что он не нарочно.
Сеньора повезла нас к милой даме в прохладную комнату. Бобби прижимал меня к столу, когда дама укольнула меня той же иглой с химическим запахом, что и прежде, и боль в ноге утихла. Я сонно лежал на столе, пока дама щупала мою ногу, и слушал ее голос – она говорила с Бобби и Сеньорой. Я ощущал ее заботу, ее тревогу, но не мог сосредоточиться, пока Сеньора гладила мою шерсть. Даже когда Сеньора затаила дыхание, услышав «необратимое повреждение», я только слегка поднял голову. Хотелось лежать на столе вечно – по крайней мере до обеда.
Когда я вернулся на Двор, я снова был в дурацком пластиковом конусе и щеголял здоровенной глыбой вокруг раненой ноги. Я хотел вгрызться в глыбу, однако конус не только придавал мне идиотский вид, он не давал мне добраться до ноги! Приходилось ковылять на трех лапах. Спайк, похоже, находил это забавным: он наскочил на меня грудью и повалил.
Нога болела без передышки, хотелось спать; часто приходила Коко и клала на меня голову. Дважды в день Бобби приносил мне угощение; я делал вид, будто не замечаю, что в мясо завернуто что-то горькое, хотя иногда не глотал, а, подождав немного, выплевывал маленькую белую штучку размером с горошину.
Я еще носил дурацкий ошейник, когда приехали люди. Было слышно, как на дороге хлопнули дверцы машин; мы принялись лаять, но перестали, услышав крик Сеньоры:
– Нет! Нет! Вы не заберете моих собак!
В ее голосе, безусловно, звучало горе, и мы с Коко в тревоге уткнулись друг в друга носами. Что происходит?
Калитка распахнулась; несколько мужчин осторожно вошли во Двор с уже знакомыми шестами. Некоторые держали перед собой какие-то баллончики и словно ждали нападения.
В чем бы ни состояла игра, многие из нас не против были поиграть. Коко подошла одной из первых; ее схватили и без сопротивления утащили в калитку. Многие из стаи охотно последовали следом, хотя некоторые не спешили – Сестра, Шустрик, Спайк, Вожак и я сам. Мне не хотелось хромать к людям. Хотят играть – пусть играют со Спайком.
Сестра бросилась прочь вдоль забора, словно надеясь найти дыру. Шустрик сперва последовал за ней, но потом безнадежно остановился. Два человека приблизились к Сестре и поймали ее. Шустрик позволил себя поймать, чтобы уйти с Сестрой, а Вожак с достоинством вышел вперед, когда его позвали.
Спайк же боролся с петлей, свирепо рычал и клацал зубами. Люди кричали; один из них направил тонкую струю жидкости из баллончика в его морду; запах немедленно обжег мой нос, несмотря на то что я был на другом конце Двора. Спайк прекратил сопротивление и рухнул на землю, закрыв лапами нос. Его вытащили за калитку и пошли ко мне.
– Хороший песик. Ножка болит? – спросил человек. Я чуть вильнул хвостом и наклонил голову, чтобы ему было легче надеть петлю, хотя дурацкий ошейник очень мешал.
За забором я расстроился, увидев, что Сеньора, плача, борется с Карлосом и Бобби. Ее печаль задела меня, и я рванулся с веревки, чтобы помочь ей.
Какой-то человек пытался вручить бумагу, но Сеньора бросила ее на землю.