Они вдвоем таскались по разным кабинетам, рылись в кучах документов, замучивали людей вопросами. В его присутствии это были не просто интервью. На него смотрели с ужасом, как на расплату за грехи. Они, конечно, добились пересмотра, выиграли. «Ты довольна?» – спросил он, выходя из суда. «Нет, – мило ответила она. – Попугай, пожалуйста, эту сволочь – мамашку. Скажи: «Если с бабушкой что-то случится…», дальше по вкусу».

Так началось их странное сотрудничество, его великая зависимость. Сергей получал такое наслаждение, принимая участие во всех ее делах, иногда очень опасных. Такое наслаждение от того, что они близко стояли, сидели, ели, шептались, что большего, казалось, не хотел. Большее могло стать для него катастрофой. И не только потому, что он был нормально, вполне счастливо женат. Сергей не думал, что может значить для Дины много. Но однажды большое случилось. После очередной лихой победы в безнадежном деле их обоих охватило чувство такой безграничной свободы… С этим чувством невозможно было расстаться. И он рассказал о своих занятиях фотографией, предложил посмотреть работы в мастерской, которую тогда делил с другим приятелем. Они купили какой-то еды, вина, вошли и остро почувствовали, что впервые остались абсолютно одни. Сергей крепко прижал ее к себе, поцеловал требовательно, почти жестоко. Если бы Дина стала отталкивать его, он бы уже не смог с собой справиться. Но она этого не сделала. Она отдалась нежно, трепетно, без стонов, любовных слов, судорожных объятий. Просто раскрылась в страсти, как благоуханный цветок, и в минуты особого наслаждения прерывисто вздыхала, закусив губу. Ночь, к счастью, остановилась. Они начинали себя осознавать, говорили, ели, плескались под умывальником и вновь проваливались в любовь. Сергей был потрясен, как художник. Если отводил от нее взгляд, боясь надоесть, то продолжал смотреть на нее украдкой. У нее оказалось тело богини. Идеально пропорциональное, с высокой грудью, полными, тугими бедрами. А лицо… Это, конечно, подарок бога мужчинам. Прелестный овал, большие зеленоватые, удлиненные глаза, яркий, полный, удивительной формы рот, золотистые волосы. Она умылась, стерла краску с ресниц и стала еще ярче. Утром им до смерти захотелось искупаться: ванной в мастерской не было. Сергей нашел в тумбочке большое полотенце, и они поехали в Серебряный Бор. Дина вышла из воды, закуталась в полотенце и села сушить волосы, как Аленушка на берегу. Сергей ее сфотографировал. Это и был его самый знаменитый снимок – «Девушка у реки».

Больше между ними никогда ничего не было. Потом настала просто расплата за праздник.

* * *

Андрей Владимирович вошел в один из маленьких уютных холлов своей клиники и приветливо кивнул дежурной сестре.

– Добрый день, Танечка! Как новенькая, Синельникова?

– Хорошо, Андрей Владимирович. Отдыхает. Врачи по списку ее смотрят. Кушает хорошо.

Он открыл дверь пятой палаты. Это оказалась крошечная комнатка с деревянной кроватью и тумбочкой у окна. Тамара лежала на высоко взбитых подушках. Она не спала и не читала. Просто наслаждалась покоем, уединением, передышкой.

– Здравствуйте, Тамара Ивановна, я главврач, профессор Николаев. Андрей Владимирович.

Она заметила, что главврач – высокий, симпатичный и, как говорят женщины, интересный мужчина.

– Очень приятно. Я хотела вас поблагодарить. Здесь так хорошо. Такой внимательный персонал.

– Я рад. Специалисты познакомили меня с результатами осмотра и анализов. И пришли к выводу, что болезнь не так запущена, как мы боялись, как могло быть в подобных условиях. Вы хорошо держитесь. В болезни это очень важный фактор, как и в жизни вообще.

– Я спортсменка.

– В ближайшее время я сообщу вам день операции и познакомлю с хирургом, который будет оперировать.

– Андрей Владимирович, мне бы очень хотелось, чтобы не сразу: пару дней, если можно. Немножко настроиться…

– Разумеется. Не можно, а нужно. И не пару, а сколько потребуется. Ничего горящего. Кстати, мне звонили из Комиссии по гражданским правам: вам наняли сиделку. Приступит в день операции. И еще. Вы можете на нас рассчитывать. Мы пойдем навстречу вам и вашим друзьям. Цель мне ясна.

После ухода главврача Тамаре принесли обед: куриный бульон, почти домашнюю котлету, компот и яблоко. Она второй раз за день приняла душ в закутке своей палаты за занавеской. Одна! Полистала светский журнал, который принесла ей Таня. Особняки, безумные квартиры, приемы, наряды, семейные идиллии…. Прямо Лос-Анджелес, а не Москва.

Вечером ей принесли чай с лимоном и тосты с сыром. И то, и другое горячее! Неужели так бывает? Она не знала, что повариха Надя второй день готовила сначала для нее, а потом для других больных. Готовила и всхлипывала, бормоча: «Детей сейчас нет. Есть только сволочи».

Тамара открыла перед сном окно (без решеток), вдохнула вечерний воздух начинающегося лета и погасила свет. Ей дали импортное легкое снотворное из запасов главврача. Она сладко зевнула, потянулась, вспомнила, как заботливо сестричка Таня подоткнула ее одеяло, погладила руку тонкими розовыми юными пальцами… Вдруг страшный спазм стиснул грудь. Тамара натянула на голову одеяло, уткнулась лицом в подушку и глухо завыла. Как недобитый зверь. У дочери Вики такие же пальцы. На этом воспоминании, на других воспоминаниях она, кажется, поставила крест. Но сколько воды! Неужели у нее остались слезы? Так закончился первый день свободы Тамары Синельниковой.

* * *

Голдовский рассматривал снимки, принесенные Сергеем. Какие-то сразу отложил в сторону. Фотографии Наташки отобрал и стал внимательно разглядывать.

– Вот есть это у тебя. Как будто смотришь иллюстрации хороших картин. Рука мастера. А девчонка забавная.

– Не то слово, Виктор Петрович.

– Я беру несколько снимков. Два поставлю на внутреннюю сторону обложки – в начало и в конец. Почему название не придумал? «Девочка». А что? Это название.

Голдовский выбрал снимок, на котором Наташка испуганно прикрывается платьем, и еще один: у стола с пустыми бутылками, консервными банками она стоит, выйдя из душа, и вытирает полотенцем ногу, поставив ее на стул.

– Ну что ж. Оплата, как договаривались, сразу. – Редактор написал сумму на бумажке. – Иди в бухгалтерию.

Из бухгалтерии Сергей вышел богаче на две с половиной тысячи рублей. Хрен придумаешь, куда прежде сунуть такие деньжищи. Последние пятьсот долларов он утром отвез Дине. Но это вроде Комитет возместит. В какой-то степени. Теперь – другой долг чести. Честь – это богатство бедного человека. Сергей набрал по мобильнику номер Наташки. Ответил приятный женский голос, то есть не ее.

– Можно Наташу Боброву?

– А кто ее спрашивает? – спросил голос менее приветливо.

– Фотограф. У меня ее гонорар за снимки.

– И сколько? – спросил голос враждебно-насмешливо. – Можете мне сказать, я ее мама.

– Да не очень много.

– А ей нужно много, этой дряни! Потому что она обварила кипятком моего любовника. И он сейчас требует двадцать тысяч. В противном случае посадит ее к чертовой матери. И будет прав. Вот такой у нее может быть гонорар.