здесь не проводятся, на балы быдло вроде меня не пускают, органы в церквях запретили почему-то.

Остаётся только цирк, но так уж вышло, что я с детства был к нему равнодушен. Скукота. Лавийские города похожи друг на друга, как братья-близнецы. Уж поверьте, я повидал их множество за девять лет своей службы. Исключение составляют лишь Столица, да такие вот городки у границы. Здесь мало развлечений, зато порядки куда строже, чем в других местах. Нам, конечно, не нужно вылавливать в похлёбке лазутчиков, как это было пять лет назад, но… Ходят слухи, корольки опять грызутся между собой. Значит, скоро на войну. Я принимал участие в войне с Таврией и не хочу снова идти в бой, пусть теперь и против другого врага. Грязно, медленно и бессмысленно. Сначала ты несколько дней, вместе с такими же несчастными, как и ты, идёшь по унылой дороге, которой, кажется, и конца нет. Потом сэры рыцари трубят битву (то есть, конечно, не они, а валеты сэров рыцарей), и вы идёте на бойню. И наконец, вы сидите на земле, рядом с теми, кого только что убивали, и болтаете о всякой чепухе. Голова ещё где-то далеко, вы пусты и ничего не соображаете. Как там у вас? Дожди. А у вас? Тоже дожди. А тебя кто-нибудь ждёт? Жена не дождалась. Померла. И меня никто. А долго служишь? Двадцать лет. Ну, так недолго осталось. Угу.

А благородные сэры рыцари в этот момент обсуждают условия капитуляции. Когда война закончится, проигравший королёк отдаст победившему пару грядок на границе, и все будут праздновать. Не победу, нет. Хотя официально именно её, но проигравшие тоже празднуют. После войны ветеранов отпускают на неделю домой. Жаль, но моего дома больше нет. После того как меня забрали в солдаты, отец почти тут же слёг в своей библиотеке. Матери у нас не было, других детей тоже.

Может быть, я не люблю увольнительные ещё и поэтому. Некуда мне идти, некуда.

Вот и в тот вечер стоял я посреди улицы и гадал, куда же мне податься. Более или менее приемлемый вариант был один — таверна. Там хоть подраться можно. Оружие ратники в города не брали, но два кинжала и несколько метательных ножей я всё же себе оставил. На всякий случай. Я проверил, хорошо ли спрятано оружие, отряхнул плащ и направился к таверне. Шум от таких мест обычно слышался за много метров, поэтому меня и насторожила гнетущая тишина. Я осторожно подошел к дубовым дверям и прислушался — в таверне кто-то тихо о чём-то говорил. Я открыл дверь и остолбенел. За крайним столиком сидела женщина в чёрном балахоне и отчитывала за что-то хозяина таверны. Остальные посетители молча следили за этой сценой.

— Жрица… — еле слышно простонал я, но женщине и этого было достаточно. Она жестом отпустила беднягу-тавернщика и поманила меня пальцем. Я, естественно, подчинился. На ватных ногах подошёл я к жрице и упал на колени.

— Что-то не так, мальчик? — спросила жрица своим холодным, металлическим голосом. Вы представить себе не можете, как в этот момент мне было страшно. Жрицам ведомо всё и горе тому, кто в этом усомнится.

— Всё хорошо, моя госпожа. Я просто очень удивлён и напуган. Я впервые вижу жрицу так близко и мне… мне очень страшно.

Жрица хищно улыбнулась и медленно провела ладонью по моим рыжим волосам. На миг я осмелился взглянуть в её тёмнозелёные глаза, но тут, же отвел взгляд. Жрица же, видимо, не заметив моей дерзости, бросила на пол две медные монетки с изображением Дракона.

— Сходи в цирк, мальчик, — тихо сказала жрица. — Развейся.

Я молча поднял деньги и, поцеловав подол платья жрицы, кукольной походкой вышел из таверны. В голове стоял непонятный шум, мне было дурно, как после долгого боя. Немного тошнило, кружилась голова, в ушах стоял звон. Мир кривлялся и строил идиотские рожицы. Цирк, жрица сказала цирк… мне стоило больших трудов взять себя в руки и пойти на площадь, где уютно расположились разноцветные шатры. Шаг, ещё шаг. Страх всё ещё сидел в горле, желая скорее освободиться, а вот первоначальное оцепенение прошло. Захотелось броситься бежать, неважно куда — лишь бы бежать, но я не мог ослушаться Жрицы. Они слышат голос Богини, они всю жизнь искупают наши грехи, и как я могу пойти против их воли. Ведь воля Жрицы, это воля Богини.

Мне понадобилось почти двадцать минут, чтобы дойти до цирка. Вечернее представление уже давно началось, поэтому за вход я заплатил всего одну монетку. Продравшись сквозь бедняков, стоящих у самого выхода, я направился к арене. Монетка на входе да плащ королевской армии давали мне это право. Мне было тяжело дышать, но скорее от большого скопления народу, чем от духоты. Люди, среди которых я занял своё место, были по большей части представителями купеческих семей, и лишь несколько были одеты как дворяне. Настоящие же аристократы могли себе позволить съездить в столичный цирк.

Пока я разглядывал посетителей, с арены успели сойти и уродцы — шуты, и метатели ножей и даже огромная тётка, глотающая шпаги. Наконец меня привлёк голос карлика-конферанса:

«А теперь, дорогие гости, благородные и не очень, я хочу представить вам нашу маленькую звёздочку. Она был всегда, она приходила и будет приходит в гости к каждому, в этом мире. Смотрите и трепещите, только в нашем цирке, сама Малышка Смерть!»

Люди начали громко аплодировать, ктото кричал, кто-то свистел, кто-то топал ногами. Поднялся и тут же утих невероятный гул. Все замолкли, когда на арену вышла

Малышка Смерть. Внешне она напоминала маленькую девочку, в чёрной рясе, но лицо её… у девочки не было волос, лишь две маленькие косички на совершенно лысой непропорционально большой голове. К одной из них маленьким гвоздиком был приколот бантик. Рот у Малышки был огромным, как у жабы, — от уха до уха, губы ярко напомажены. Но самым страшным были её глаза — два вертикальных разреза почти от самой верхней губы, до лба. Вместо носа у девочки было лишь два маленьких отверстия — ноздри. В руках Малышка Смерть сжимала косу, которая была больше её самой примерно в два раза.

Увидев всё это, зал сперва охнул, а потом словно с цепи сорвался. Люди кричали разную мерзость и похабщину, а девочка смотрела на них своими ужасными глазами и молчала. Два рослых парня вытащили на арену клетку, с несколькими бродячими псами. Их, видимо, поймали уже