Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как я уже и говорила этот отрывок «произошел» у Кости случайно и был вызван необыкновенной душевной тревогой, овладевшей им вдруг сегодняшним утром. Перенесши же свое «нехорошее предчувствие» на лист, перечитав и выправив его, Костя неожиданно нашел что оно, его «предчувствие», должно прийтись как раз в пору его роману, буквально втиснуться туда недостающим звеном. Там как раз главный герой, по развитию сюжета, вот-вот потеряет из вида свою возлюбленную, и «нехорошее предчувствие», по его, автора, мнению, готово выступить как бы предвестием тому печальному событию.
– Но что значит «потеряет из вида свою возлюбленную»? – по-настоящему испугалась я, будто речь зашла о существующем человеке и о всамделишней истории. – Потеряет на время, или навсегда? – требовала я разъяснений от Кости. Он пожелал мне терпения, признавшись, что события в его романе способны развиваться самостоятельно и над героем своим он почти не имеет власти, – «стало быть, мне и не под стать что-либо загадывать далеко наперед. Мало ли, что больному придет в голову», – подытожил Костя, как будто и впрямь к своему герою он имел отношение самое косвенное. Но вместе с тем и кроме того он счел своею обязанностью объяснить мне (внимание!) – объяснить мне «мою» роль.
Не торопясь, волнительно, но и без лишней торжественности, Костя рассказал, что герой его романа – запутавшийся, разочаровавшийся в жизни человек, не умеющий отличить сон от реальности и потому убегающий сна, и потому, изможденный и измученный, он страдает галлюцинациям. А «я», он дважды акцентировал на том, что я – его «маяк», я – то, что помогает ему распознавать настоящее. И когда наступит тот ужасный для его героя день, в который мне, его возлюбленной, придет пора исчезнуть… он не сможет, он откажется верить, что и я на самом деле могла быть призраком, лишь плодом его больного воображения. – Интригует, не правда ли? Еще мне очень польстило, что Костя не только перестал сопоставлять меня с кем-то, пусть и вымышленным, пусть и очень похожим на меня, более того, это «я» – я заместила собой его героиню. Вуаля, и я скоро выйду в свет на страницах нового романа! Как вам это, душа моя, нравится?
На этой привлекательной ноте спешу с вами попрощаться, милая. Улетаю на свидание. Уже опаздываю! Пока, пока! По пути положу это письмо в почтовый ящик, а в нем нежнейший поцелуй вам, моя бесценная тетушка, и сердечный привет дорогому Николаю Антоновичу. Люблю вас бесконечно обоих.
Ваша Варя.
6 декабря
Суббота
Дорогая Елизавета Андреевна, простите! Ваш справедливый нагоняй, доставшийся мне сегодня вместе с утренней почтой, принимаю со всей покорностью и, уж конечно, не смею больше тянуть с ответом. Заключаю из прочитанного, что вы и сами уже догадались, моя прозорливая: не оттого я молчу, чтобы мне рассказать было нечего, а оттого, что столько всего со мной приключилось! – ума не приложу теперь, с которого конца мне к отчету своему приступиться. Писала бы я вам в три дня хотя по строчке, подсказываете вы мне, разумница, такой проблемы не могло возникнуть, были бы вы в курсе всего, было бы вам спокойней, было бы и мне самой на сердце легче. Ваша укоризна, золотая моя, безусловно, уместна, но, поверите ли вы – говорю это я себе в оправдание – поверите ли вы, что во весь тот срок, что вы не имели обо мне известий, а это целых шесть недель, если я не ошибаюсь, – за все то время я приготовила вам, по меньшей мере, два полноценных письма, и еще с полдюжины остались недописанными. Я не успевала достаться почтового ящика, как со мной происходило что-то до того неожиданное, не то, что меняющее обстоятельства, а буквально переворачивающее все с ног на голову, после чего написанное мной мне самой представлялось не просто необъективным, а как будто невероятным даже. Так было оба раза. В остальном, свои вам письма я даже не успевала запечатывать. Много, много чего со мной произошло; много чего переменилось. Изменилась и я сама. По насыщенности событий в эти полтора месяца я как будто прожила полжизни. Теперь чтобы подробным и правдивым описанием удовлетворить ваше беспокойное сердце, уже, конечно, в конец, но абсолютно излишне изведшееся обо мне, думаю, понадобится мне, в лучшем случае, неделя. Так что, вперед прошу набраться терпения, ведь не могу же я писать без перерыва. Сами понимаете, душенька: занятость.
Пока же, подводя черту и резюмируя все, что вам еще только предстоит узнать, дорогая Елизавета Андреевна, скажу о себе: влюблена, влюблена бесконечно и, к сожалению, безнадежно. При этом между мной и Костей все кончено. И, как уже было сказано выше, мировоззрение мое поменялось.
Варя.
6 – 9 декабря
С чего начать? Тетушка, я уже полчаса сижу над чистым листом и никак не найду той исходной точки, с которой могла бы оттолкнуться в своем повествовании… Шесть недель – это много или мало в моем случае? Что было шесть недель тому назад? Я была с Костей, мне казалось, он мне нравится, мне казалось, я влюблена в него. Но как же я заблуждалась! Я не знала, я не могла знать тогда настоящей любви, мне не с чем было сравнить. Если то, что я испытывала к Косте, называется любовью, то, как назвать сегодняшнее мое чувство? Мучение?..
Нет, я не любила Костю. Я была очарована, это правда, но не им, а ситуацией. Я считала его писателем, а себя героиней романа. Мне так неловко сейчас! Порою, я чувствую себя обманутой, и в те минуты мне как будто легче, я тогда способна презирать Костю, как мне кажется, имея на то основания. Порою мне его жаль, и тогда ко всем прочим тяжелым и волнительным чувствам примешивается еще и чувство вины, и я надрываюсь. Тетушка! Нельзя выдержать столько переживаний. Я не хочу, я не могу, я не готова кому-то еще сейчас сочувствовать, мне слишком жаль самое себя… И почему, почему он не хочет оставить меня в покое, зачем он так навязчив! Он будто нарочно делает все, чтобы отвратить меня от себя, убить во мне к нему последнюю приязнь. Вчера пришел со слезами на глазах
