Как большинство моих сверстников, я мечтал о побеге в Америку и выучил наизусть названия всех штатов, городов и рек С. Ш. С. А. Я не давал ни отдыха, ни срока адмиралу Веселаго, которого считал экспертом по американским делам, так как он принимал участие в русской морской демонстрации, произведенной, по повелению Императора Александра II, в 1863 г. в американских территориальных водах, как протест по поводу вмешательства Англии в американскую гражданскую войну. Меня более всего интересовало, мог ли мальчик, без особого вооружения, безопасно разгуливать по улицам Нью-Йорка.

Полвека спустя, обмениваясь воспоминаниями детства с моим покойным другом Мироном Герриком, я был глубоко тронут его рассказами о том впечатлении, которое произвело на общественное мнение Западной Америки появление в американских водах русской эскадры.

— Я знаю, — рассказывал Геррик, — что это был самый трагический момент в истории нашего Союза. Я был слишком молод, чтобы сознательно следить за политическими событиями, но помню, как мать моя ходила с глазами, полными слез. Так как все молодые люди ушли на войну, матери было трудно из-за недостатка рабочих рук на ферме. Однажды утром я играл на заднем дворе нашей фермы и вдруг услышал крик моей матери: «Мирон, Мирон, поди сюда сейчас же!» Я бросился на ее зов, думая, что произошло нечто ужасное. Моя мать стояла посреди комнаты с газетой в руках. Слезы радости катались по ее щекам, и она беспрестанно повторяла: «Мирон, мы спасены! Русские прибыли! Мирон, мы спасены!» В то время я очень мало знал о народах, живущих вне Соединенных Штатов. Существовали коварные англичане, которых надо было остерегаться, потом были французы, написавшие те плохие книжки, о которых говорилось у нас в главном магазине. Но кто были русские? «Мама, — спросил я, — они похожи на индейцев? Скальпируют ли они также людей?»

— Очень жаль, — заключил свою беседу Геррик: — что вам не удалось бежать в Америку. Если бы вы добрались благополучно до Опо и застали бы меня на ферме, мы могли бы рассказать друг другу массу интересных вещей.

Начиная с осени 1876 г. центром разговоров за нашим обеденным столом была неизбежность войны с Турцией. Все остальные темы были позабыты, так как каждый сознавал, что близость к турецкой границе поставит нашу кавказскую армию в необходимость действовать быстро. Приезжавшие из Петербурга гости в ярких красках описывали турецкие зверства в славянских странах. Несколько офицеров из свиты моего отца просили разрешения зачислиться добровольцами в болгарскую армию.

Наши средневековые военные упражнения получили для нас новый смысл. Мы обсуждали, как бы нам пришлось действовать, если бы турки осадили Тифлис и дворец наместника. Мы завидовали брату Николаю, потому что ему уже исполнилось восемнадцать лет — возраст, когда он мог вступить в действующую армию и покрыть себя славой героя. Нам же внушали, что война и слава это одно и то же. Никто не говорил нам о страданиях нашей родины во время Отечественной и Крымской войн. Мы наизусть знали имена генералов, награжденных орденами Св. Георгия Победоносца, и мы дрожали, слушая повествования о героизме защитников Севастополя. Наши наставники не считали при этом нужным нам сообщить о страданиях раненых в госпиталях, о нужде в перевязочном материале, ни о тяжких потерях нашей армии людьми, умершими от тифозных эпидемий. Тема о смерти никогда не обсуждалась в нашем присутствии. Наши царственные предки никогда не «умирали». Они «почивали в Бозе».

В это время в Тифлисе произошло дерзкое убийство. Обоих бандитов, виновных в этом преступлении, быстро поймали, судили и приговорили к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение на пригорке, невдалеке от дворца. Войдя в утро казни в нашу классную комнату, мы увидели всех наших наставников, которые в крайнем возбуждении смотрели на что-то из окна. Вместо того, чтобы приказать нам удалиться, они подозвали нас к окну. Не сознавая, в чем дело, мы подошли к окну и увидели это страшное зрелище.

Густая толпа окружала виселицу, смотря на палача, занятого последними приготовлениями. Затем появились две бледные фигуры, которых подталкивали сзади. Мгновение спустя в воздухе мелькнули две пары ног. Я закричал и отвернулся.

— Великий князь Александр никогда не будет хорошим солдатом! — строго заметил наш воспитатель.

Мне хотелось закричать, броситься на него, избить его, но отвращение сковало все мои чувства.

Прошло несколько дней, прежде чем эта ужасная картина перестала меня преследовать. Я ходил, как в дурмане, боясь смотреть чрез окна, чтобы не увидеть снова двух повешенных. Я готовил уроки и отвечал на поставленные мне вопросы, но не мог собраться с мыслями.

Мне казалось, что в душе моей пронесся ураган, который оставил мне обломки всего того, что было в ней посеяно тремя годами упорного труда и учения.

1

Январь месяц 1877 г. принес с собою давно ожидавшееся объявление войны между Россией и Турцией. События 1877–78 гг. кажутся теперь, по прошествии пятидесяти лет, совершенно непонятными: восхищаться ли предусмотрительностью Дизраэли или же сожалеть о простодушии русского Императорского правительства? Быть может, было бы правильнее, если бы мы не вмешивались в балканские дела, но какие-то темные побуждения руководили лордом Биконсфильдом, чтобы он мог не поверить в искренность всеобщего возмущения в России по поводу поведения турок? — Ведь одного слова из Лондона было бы достаточно, чтобы сразу же прекратить ряд убийств, подготовленных турецким правительством в славянских странах. Ведь простая предусмотрительность, предвидение ближайшего будущего показало бы английскому министерству иностранных дел те ужасные последствия, которые явились результатом английского участия в Балканской неразберихе! При сложившихся обстоятельствах, Император Александр II счел своим долгом принять вызов Англии, хотя он и был и душой, и светлым своим разумом против войны.

Медленно продвигаясь в течение почти двух лет через полудикие балканские земли, русская армия в действительности вела жесточайшую кампанию против британской империи. Турецкая армия была вооружена отличными английскими винтовками новейшей системы. Генералы султана следовали указаниям английских военачальников, а флот Ея Величества королевы английской угрожающе появился в водах Ближнего Востока в тот момент, когда взятие Константинополя русской армией являлось вопросом нескольких недель. Русские дипломаты еще раз подтвердили свою репутацию непревзойденной глупости, уговорив Императора Александра II принять так называемое «дружественное посредничество» Бисмарка и таким образом покончить с русско-турецким конфликтом на конгрессе в Берлине.

«Старый еврей — большой человек», — сказал Бисмарк, восторгаясь Дизраэли, когда последнему удалось заставить русскую делегацию принять условия мира, позорные для России, которые впоследствии неизбежно влекли за собой мировую войну. «Старый еврей» в своем желании сохранить в Европе турецкую империю поднял престиж Берлина в глазах Стамбула и, таким образом, положил фундамент для происков Императора Вильгельма на Ближнем Востоке. Тысячи британских солдат погибли тридцать семь лет спустя в Галлиполи только потому, что Дизраэли хотел причинить неприятности С.-Петербургу в 1878 году. Однако нет оправдания и русской дипломатии, которая, вместо того чтобы нейтрализовать шаг Дизраэли русско-германским союзом, стала способствовать бессмысленному, даже фатальному сближению России с Францией и Великобританией.