Сердце Дуни запнулось и что есть силы затрепыхалось в горле. В отличие от всех других мальчиков, надевших светлый верх, Семен был целиком в черном. Но на их фоне он выделялся вовсе не поэтому. Семен был уже мужчиной, тогда как остальным ими только предстояло стать.

– Краснов! Ты ничего не попутал?! Линейка началась в девять! – возмутилась Лавруша. В ответ Семен проказливо улыбнулся, скосил взгляд на застывшую соляным столбом Дуню и, стремительно преодолев расстояние до учительского стола, сунул в руки классной руководительнице довольно потрепанного вида букет. 

– Это я так долго цветы выбирал. Ваши любимые. 

– Спасибо, – растаяла Валентина Лаврентьевна, но, вовремя опомнившись, вернула в голос так явно недостающую ему строгость: – Только не думай, что сможешь опаздывать каждый раз. 

– И мысли не было, – Семен сложил ручки по швам. Ну, просто вылитый пай-мальчик. Если бы Дуня смогла отмереть, завороженная его улыбкой, она бы Сене поаплодировала.  

– Так, значит, ребята, на чем мы остановились? Ах, да… На представлении. Принимайте в свой дружный коллектив. Евдокия Степанова. Прошу любить и жаловать. И во всем помогать. 

Дуня прижала ладонь к груди и дурашливо поклонилась. Благодаря бога за то, что ей ничего не пришлось говорить. И под шумок прокралась на свое место. За одной партой с Семеном. Ну, надо же!

Не чувствуя ног, Дуня опустилась на стул. Чуть повернулась к нему и слабо улыбнулась.

– У меня для тебя кое-что есть, – шепнул Краснов ей на ухо. 

– Правда? 

– Угу. Век не расплатишься. 

У Дуни пересохло во рту. Она чувствовала его запах, видела золотистые точки на самом дне глаз, он был так близко…

– Я бы не стала этого утверждать с такой уверенностью. Все зависит от того, какой ты потребуешь платы. И за что, – просипела. 

– Вот за это… 

Краснов отстранился, достал рюкзак и положил перед ней на парту…

– Мой паспорт! – воскликнула Дуня. И, конечно же, нарвалась на осуждающий взгляд Лавруши. 

– Не только. Здесь много чего. Проверь, все ли цело… 

– Но как ты нашел? 

– Применил немного дедукции, – пожал плечами Семен. – Ну, что? Все на месте? 

– Ага! – шепнула Дуня. – Вроде бы все, – прикусила губу и уставилась на него исподлобья. – И что же ты хочешь взамен? 

Краснов наклонился к ней еще ближе, почти к самому уху. Было, конечно, глупо думать, что он поцелует ее при всем классе. Но на секунду Дуня почти поверила в то, что это случится. А потом зазвенел звонок на перемену... Ребята тут же повскакивали с мест, столпились в проходе. Дуня зачарованно моргнула.

– Похоже, кто-то за лето забыл, что звонок звенит для учителя! – попыталась призвать к порядку Лавруша. Да только ее никто не слушал. Митька Сиваков пронесся с боевым кличем мимо, смел листок с парты Мариам, на котором она весь урок что-то старательно выводила. 

– Отдай! 

– Так-так, что тут у нас… 

– Я кому сказала, – чуть не плача, Мариам слишком резко встала. Юбка, которая ей была мала, лопнула и разошлась по шву. Дуня и Семен вскочили одновременно. Дуня – чтобы выхватить из рук козла-Сивакова не предназначенный для его глаз документ, Семен – чтобы прикрыть своим пиджаком оголившийся тыл подруги. Им удалось и то, и другое. Сиваков не ждал нападения от Дуни, и отобрать у него злосчастную бумажку оказалось проще простого. Дуня с облегчением выдохнула. Стараясь не смотреть, что же там такое написано, протянула записку Мариам. Но все равно невольно заметила, что та написала. 

Женя. Евгений. Женечка… – этим именем в разных вариациях был исписан весь лист.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Тише-тише! Ты же не думаешь расстраиваться из-за такой глупости? – осторожно придерживая пиджак, Семен обошел Мариам по кругу и попытался закрепить тот у нее на талии, – держится? 

– Вроде да. 

Краснов удовлетворенно кивнул.

– Вот и хорошо. 

– Ничего хорошего, – горько шмыгнула носом Мариам.  – Помнется ведь! 

– Ну и черт с ним. Подумаешь, тряпка. 

Семен мазнул злым взглядом по новенькому пиджаку. Если так разобраться, то лучшего применения для него невозможно было даже представить. За каким хреном он вообще решил спустить половину заработанных в августе денег на этот идиотский костюм? Уж не для того ли, чтобы что-то кому-то доказать? Или, не дай бог, покрасоваться перед Веткой? Или услышать от матери:

– Ох, Семушка… Какой ты красивый. Ну, просто вылитый отец. А галстук нужно вязать не так. Дай, я поправлю. 

Знал бы, как тот его будет душить – ни за что бы не стал надевать. Но мать так давно не касалась Семена, что он, уже успевший забыть, как это приятно, послушно замер и не шевелился, пока она не закончила.

– Спасибо, мам, – пробормотал, глядя куда-то в сторону. 

– Пожалуйста. 

Ему нужно было что-то сказать. Сглотнуть ком, подперший горло, и хотя бы попытаться как-то до нее достучаться. Желательно без криков. По-взрослому. Надеясь, что его, наконец, услышат. Момент был и впрямь хороший.

– Тебе тетя Лали не смогла дозвониться. Ты не вышла на работу и сильно их подвела. 

– Да-да. Очень жаль. Я немного приболела. Говорю девочкам выключать кондиционер хоть иногда, а они его, напротив, на всю катушку врубают. 

Мать виновато отвела взгляд, и тепло, окутавшее их на мгновение, развеялось. Он знал, что кондиционер ни при чем. Она знала, что он знает. Это была какая-то бесконечная игра. От которой Семен порядком устал.