«Есть ли какой-нибудь вариант, при котором ты мог бы поехать со мной в Кембридж?»

Возможно. Возможно.

Ронану понадобилось несколько секунд покопаться в телефоне, чтобы выяснить название корпуса – Тэйер – и еще несколько, чтобы найти карту кампуса. Он мог бы написать Адаму, что приехал, но Ронану нравилась идея приятного сюрприза. Адам знал, что он приедет сегодня, но не знал, когда. Ронан хорошо умел приходить и уходить, в приливном ритме любовника, который уходит с морем и возвращается при благоприятном ветре. В конце концов, таким был его отец, покидавший Амбары с багажником, полным грез, и возвращавшийся через несколько месяцев с багажником, полным денег и подарков. Такой, в конце концов, была его мать, которая провожала Ниалла, а затем встречала. Ронан хорошо помнил эти встречи. Как улыбка Авроры разворачивалась одновременно с гостинцами, вынутыми из багажника, как с Ниалла смахивали пыль, доставая с верхней полки памяти.

За последние несколько дней Ронан прокрутил в голове встречу с Адамом много раз, пытаясь представить, какую форму она примет. Они постоят, удивленные и тихие, прежде чем обняться на лестнице за дверью комнаты Адама? Или это будут медленно растущие улыбки, а потом поцелуй в коридоре? «Ронан», – говорил этот воображаемый Адам, когда открывал дверь комнаты.

Но вышло по-другому.

Ронан наконец понял, как найти корпус Тэйер, Ронан шагал среди студентов и туристов, Ронан внезапно услышал:

– Ронан?

Он обернулся и понял, что они разминулись на дорожке.

Он прошел мимо Адама.

Глядя на него теперь как следует и стоя на расстоянии вытянутой руки (остальные вынуждены были их обходить), Ронан понял, почему это произошло. Адам был похож на себя и в то же время – нет. Его костлявое лицо не изменилось за те недели, в течение которых они не виделись – он по-прежнему был тем мальчиком с велосипедом. И волосы цвета пыли были такими же, как помнил Ронан – очаровательно и неровно подстриженными, как будто Адам сам орудовал ножницами перед зеркалом в ванной.

Впрочем, исчезли машинное масло, пот и грязь, которые помнил Ронан.

Адам был безупречно одет – рубашка с воротничком, слегка закатанные рукава, классический твидовый жилет, идеальные коричневые брюки, подвернутые чуть выше стильных ботинок. Он держался так же аккуратно и сдержанно, как всегда, но как будто еще более отстраненно и чинно. Адам смотрелся здесь, в Кембридже, абсолютно уместно.

– Я тебя не узнал, – сказали они одновременно.

Ронан подумал, что это смешно. Он-то не изменился. Совершенно не изменился. Не изменился бы, даже если бы хотел.

– Я прошел мимо, – удивленно сказал Адам.

Даже говорил он по-другому. Не осталось ни следа его легкого вирджинского акцента. Адам всеми силами старался избавиться от него в школе, но никак не мог. Теперь акцент полностью пропал. Это был голос незнакомого человека.

Ронан почувствовал себя слегка сбитым с толку. Этому в его грезах не нашлось места.

Адам посмотрел на часы, и Ронан понял, что это ЕГО часы, элегантная штучка, которую он приснил на Рождество. Они показывали правильное время, в какой бы точке мира человек ни находился.

Отчасти опора под ногами вернулась.

Адам сказал:

– Я думал, ты приедешь только через несколько часов. Я думал… видимо, я забыл, как ты водишь. Я думал…

Он смотрел на Ронана как-то непривычно. Лишь через несколько секунд Ронан понял, что Адам смотрел на него точно так же, как он сам смотрел на Адама.

– Блин, ну надо же, – сказал Ронан, и Адам рассмеялся – бурно и с облегчением.

Они крепко обнялись.

Именно так это Ронан и помнил. Ребра Адама касались его ребер точно так же, как раньше. Так же, как раньше, он обвил руками худое тело Адама. Рука Адама лежала у Ронана на затылке – так, как он всегда делал, когда они обнимались. Акцента по-прежнему недоставало, но теперь голос Адама зазвучал привычно, когда он пробормотал, уткнувшись в Ронана:

– Ты пахнешь домом.

Домом.

И Ронану стало еще спокойнее. Все становилось на свои места. Он был с Адамом, Адам по-прежнему любил его, все будет хорошо.

Они отступили друг от друга на шаг. Адам сказал:

– Хочешь познакомиться с моими друзьями?

Друзья – это для Ронана Линча было серьезно. Он медленно приобретал их и еще медленнее терял. Список был коротким, потому что секреты усложняли любые отношения – и потому что друзья, с точки зрения Ронана, пожирали время. Они забирали его целиком. Ронан думал: нельзя отдать себя полностью слишком многим, иначе ничего не останется. Поэтому был лощеный Ганси, который, может, и не спас жизнь Ронана в школе, но, по крайней мере, держал ее по большей части за пределами досягаемости, не позволяя с легкостью взять ее и сломать. Была Блу Сарджент, девушка карманного размера, дочь ясновидящей, с яростным ощущением правды и неправды; они постигали друг друга медленно, снимая слой за слоем и дойдя до настоящего понимания ровно к окончанию школы. Был Адам – и братья Ронана. И всё. Ронан мог бы завести больше знакомств, но не понимал, зачем.

– Репо! Надо сказать «репо».

– Зачем?

Ронан играл в карты. Игра была запутанная, с кучей правил, замысловатыми условиями и неясным сроком завершения. Он почти не сомневался, что ее придумали студенты Гарварда. Более того, он был почти уверен, что ее придумали студенты Гарварда, которые в эту минуту сидели рядом с ним – Флетчер, Элиот, Джиллиан и Бенджи. Адам тоже сидел рядом, повернувшись к Ронану здоровым ухом (на второе он был глух).

Под столом ботинок Адама крепко вжимался в ногу Ронана.

Элиот объяснил:

– Чтобы известить остальных игроков.

– О чем?

Элиот вздрогнул от его тона, хотя Ронан сомневался, что говорит резче обычного. Возможно, и обычного хватало. Первым, что сказал непринужденный Элиот, когда их знакомили с Ронаном, было: «О, ты даже страшнее, чем я думал».

«Твою мать. И тебя рад видеть», – подумал Ронан.

Игра происходила на столе в подвальной комнате отдыха. Другие студенты играли в бильярд, сидели вокруг телевизоров и ноутбуков, слушали музыку. Пахло чесноком и едой. Кирпичные арки, поддерживавшие потолок, придавали помещению облик то ли винного погреба, то ли катакомб. Все вместе напоминало подпольный клуб.

Джиллиан, у которой галстук был завязан с небывалой уверенностью и изысканностью, потрясла перед ним картами.

– Ты говоришь «репо», чтобы другие могли оценить цвет и качество твоего набора и, может быть, помешать тебе репнуть последнюю карту, которой не хватает до победы.

Ронан посмотрел на карты, которые уже выложил на стол.

– Мне нужна всего одна?

– Он гений, – сказал Флетчер, чья обширная округлость вмещалась в безвкусный вязаный жилет. Этому парню недоставало сигары; казалось, он вот-вот начнет отступать на черно-белую фотографию, с которой сошел. – Он гений и не понимает этого. Прекрасная девушка, которая не сознает своей красоты. Герой, который не сознает своей силы. Двадцать карт – вот что тебе нужно. Если наберешь двадцать, ты крут, игра окончена. А у тебя, друг мой, девятнадцать.