Когда в марте выяснилось, что вскормленная Яшиной калорийной пищей наша семейка поправилась на десять килограммов, из которых шесть пришлись на меня, мой организм не выдержал и сел на голодную диету. Это, конечно, не придавало мне очарования, спокойствия и терпения. Жизнь под постоянной угрозой ожирения становилась мне не в радость. Однажды, улучив момент, когда Аня отправилась в школу, а Тошкин — на очередное тяжкое телесное, я ворвалась на кухню и, ужаснувшись количеству дрожжевого теста, приготовленного на неделю Масленицы, решила выяснить с Яшей отношения.

— И как тебе наша семья? — спросила я без обиняков.

— Вполне, — ответил он, пробуя куриный бульончик с булочкой, который готовился специально для Ани. Боже, и как я не замечала в нем таких избыточных кулинарных талантов. — Подходяще. Будем надеяться, что ребенок будет и далее развиваться в столь гармоничной обстановке.

— Ты считаешь, что две мужские рожи с претензиями на отцовство — это гармоничная обстановка? — взбесилась я.

— Две, Наденька, это всегда лучше, чем одна, — философски заметил Яша, ошпаривая кипятком заварочный чайник. — Ну неужели ты выкинешь меня на улицу просто потому, что тебе не нравится, как я готовлю?

Нет, по этому принципу в дом можно ввести еще пару-тройку идиотов, каждый из которых начнет долбить стены для линялых костей.

— Яша, что ты мелешь?

— Я просеиваю. Муку через сито. Ну, Надя, мне с вами нравится. Мы даже с Димой уже подружились. Мы вместе болели за нашего человека — Павлика Буре…

— Так, я устраиваю тебя на работу, и ты выметаешься из нашей квартиры!

— Эти вопросы в доме решает хозяин, — с достоинством ответил Яша и обиженно отвернулся. — Впрочем, по поводу работы — может быть, может быть… — пробормотал он, задумчиво пробуя гречневую кашку.

Да, так мелко и навязчиво меня еще не шантажировали! Выкинуть на улицу — было, оставить без денег — тоже да, в конце концов — умертвить при помощи колюще-режущих, эфиросодержащих и огнестрельных предметов. Но заполнить подобную красоту излишками жира — такая извращенная месть могла прийти в голову только любящему человеку.

— Разговор не окончен, — пообещала я, надеясь на Димино благоразумие.

— Интриганка, — огрызнулся Яша. — Не порти человеку нервы, у него ответственная государственная служба. Ему надо хорошо питаться. А что можешь ты, если не считать котлет из моркови и ссохшихся бутербродов, которыми ты снабжаешь ребенка?

Я выдержала паузу и отказалась принимать пищу из Яшиных рук. Идея поставить Тошкина в качестве навеса над торговцами соевыми и другими бобы содержащими продуктами не оставила меня просто так. Первые эксперименты я, как человек долга, производила на себе. Вес мой, конечно, нормализовался, я, как человек публичной профессии, городская гордость, не могла себе позволить лопнуть под ехидными взглядами тех, кто успел выйти замуж за моих мужей. Но характер вконец испортился, а кожа покрывалась пятнами при одном взгляде на поедаемую продукцию. Наконец мои мужчины обратили внимание на мое нервное и телесное истощение.

— Надя, ну мы же не можем выкинуть человека на улицу, — ласково сказал Тошкин, замечая, каким охотничьим азартом наливаются мои глаза при виде портрета Голды Меир. — Это все-таки не чужой человек, это твой муж. Нельзя же быть такой жестокой.

Пришлось изменить тактику и воззвать к мужскому разуму, который, по мнению продвинутых женщин, размещается где-то на уровне паховой складки, по линии карман — плавки — карман. Так как материальные условия нашего уже немирного сосуществования с Яшей были вполне приемлемыми (я даже думала, что он подрабатывал где-то в выходные дни), самым уязвимым местом Тошкина должна была стать ревность. Я собрала все изрядно подрастраченные силы и сделала Яше ряд авансов. Например, пригласила его в ванную комнату для разговора и мытья мне спинки, похвалила его знаменитую рыбу и даже заметила, что он неплохо выглядит. Но Яша оказался стоек и непреклонен.

— На дешевой проституции ты меня не поймаешь. Нельзя же нервировать Анечку.

Такая форма отказа возобновить со мной супружеские отношения была в целом приемлемой, но проблему устранения кухонного террориста не решала.

— Дима, он ко мне пристает, — трагически заламывая руки, сообщила я.

— Было бы ненормально, если бы он приставал ко мне, — бойко отреагировал Тошкин и отправился смотреть хоккей.

В знак великой солидарности мужчин планеты на некоторое время он даже отказался выполнять свой супружеский долг. Но старого воробья на мякине не проведешь. Димино равнодушие было слишком подозрительным, что-то не укладывалось в мою общую схему представлений о мужчинах. Дима явно хитрил и явно выжидал. Неужели завел любовницу? И так быстро? Хорошо, что к этому времени я еще не успела поменять паспорт — это означало, что мое победное шествие по трупам мужчин (тьфу, тьфу, тьфу, дай им Бог здоровья!) может быть продолжено.

Я затаилась и предалась педагогическому процессу. Гроза разразилась в апреле и подтвердила непреложную истину, что мое предчувствие обмануть невозможно. Дима пришел домой с разбегающимися в разные стороны глазами.

— Надя, у нас неприятности, — сказал он упавшим голосом.

Я тут же просчитала все возможные варианты нашего падения с вершины социальной лестницы. Ниже частной юридической семейной практики мы рухнуть просто не могли. Все остальное при условии крепкого здоровья оставалось перенести достойно.

— К нам едет моя бабушка, — патетически объявил Тошкин и скрылся в спальне.

Лично я не видела в этом ничего плохого. Только одна из моих бабушек была особой, которой следовало опасаться. Она была слегка повернутая на колдовской почве и время от времени исполняла показательные выступления по промывке бриллиантов в унитазе или продаже сатанинских телевизоров по сходной цене. Изредка зачарованными оказывались также продукты питания (за исключением сырокопченой колбасы, икры красной зернистой, печени трески, бананов, печеночного паштета), промышленные товары типа колготок, шторок, хрусталя, скобяные изделия — крепежи шкафчиков, болты в диванах, винтики в окнах. Зато она была мастерицей на все руки — ущерб, причиняемый ее борьбой с бесами, всегда устраняла собственноручно. Скажем, ей ничего не стоило сменить в доме сантехнику, за полдня переклеить обои, собрать из двух заколдованных телефонных аппаратов один расколдованный. С ней даже было весело. Если бабушка Тошкина страдает подобным психическим расстройством, я могу подружиться с ней с большим удовольствием. Тем более, что в квартире уже давно пора делать ремонт. Я попыталась успокоить мужа, но натолкнулась на истерику, замешенную на тихой панике. Бабушка-монстр приезжала в конце апреля. И нашей семье, как самой молодой в этом клане, было предоставлено почетное право встречать ее в аэропорту. Видя истерическую озабоченность Тошкина, Яша выразил желание ехать с нами. Из этических соображений мой муж был вынужден отказаться, хотя крепкая рука друга ему не помешала бы.

По дороге в аэропорт Тошкин признался, что бабушка имеет обыкновение инспектировать всех ближайших и отдаленных родственников, жить по нескольку дней на квартире всех жертв кровных уз. Оказывается, последний раз бабушка посетила наш город еще на туманном закате перестройки и по семейным подсчетам не должна была осуществлять повторного визита ближайшие два-три года. Из несвязного Диминого рассказа выходило, что каждый четвертый житель бывшего СССР каким-то образом принадлежал к большой семье Тошкиных, а визит бабушки стал самым страшным, после меня конечно, испытанием его молодого сердца. Во всяком случае, сейчас моего Диму била нервная дрожь. Момент для нанесения удара был самым подходящим.