Великое Противостояние двух больших, серьёзных мадам продолжалось. Никто из них не хотел уступать. Миллионы лет эволюции от низших существ к высшим, прохождения через разные этапы самосовершенствования и повышения навыков выживания, существования, жизни и процветания, впитывания мало похожих, похожих и почти одинаковых культур и образов жизней схлестнулись в принципиальной схватке за то, что стало для них дороже любых богатств, то, что они даже не замечали до этого и толком не знали.

Да, они обе толком не знали качели, за которые сражались. Не знали в каких местах их требуется подкрасить, не знали, как они скрипят под разными углами от земли и не догадывались об их богатом – регулярно подпитывающимся беседами, эмоциями и аурами разных людей, - внутреннем мире.

Двум, скрестившим языки, ярости и характеры мамашам это всё было по барабану. Им нужно было только одно: посадить на эти грёбаные качели своё чадо, посадить, даже, если оно уже не захочет этого, даже, если направится с ребёнком врага в сторону горки…

- Ты куда, Али? – крикнула Айгерим, первой заметив, что дети «покидают боевые позиции». – Садись! – показала она на качели, когда он обернулся. - Не обращай на неё внимания!

- Я уже не хочу, - ответил сын. – Мы на горке покатаемся.

Он был инициатором ухода с «боевых позиций». Его чувство, сродни стыду, усилилось после того, как Оксана чуть не заплакала от его нахмуренного взгляда, ещё больше сроднилось с тем, от чего можно «сгореть», и потребовало охлаждения какими-нибудь хорошими - сродни благородным, - поступками. Поэтому он и зашептался с малышкой, узнал её имя, возраст и предложил покататься на горке.

- Оксюшка! – подбежала к дочурке Лена. – Ты же просила качели! Пойдём, покачаемся! Пусть он сам на горку идёт!

- Не, - помотала головой девочка. – Не хочу. Голка кататься, - показала она на горку.

Боевые тёти, которые уже были готовы доказать, что умеют сражаться не только на словах, переключились на детей и стали уговаривать их вернуться и покачаться. Каждая была уверена, что в глубине своей детской души, их ребёнок хочет этого.

После коротких, неудачных и не обещающих быть удачными уговоров, Лена схватила дочку двумя руками в районе груди, подняла и потащила к качелям. Не для того же она «драла глотку» и показывала чудеса «высмеивающего стэндапа», чтобы уступать «трофей» другому. Но здесь её тоже ждало фиаско. Малышка заревела, заистерила, быстро добилась того, чтобы её поставили на землю и побежала к Алибеку.

Айгерим не прибегла к силе так полно, как её соперница, но, всё-таки, использовала её, чтобы остановить сына и провести переговоры-уговоры с ним недалеко от качелей - в секундном стремительном рывке до них. Очень скоро её уверенность в том, что он хочет качаться, пошатнулась. Она не чувствовала этого желания ни в глубине ни у поверхности его детской души, но продолжала удерживать и уговаривать его вернуться на качели, потому что хотела этого сама, потому что «не для того же рвала горло и ехидно остроумничала» и потому что «мчащийся на всех парах локомотив» её возмущения и праведного гнева не мог затормозить так резко, не вызвав печальных последствий для её самооценки и настроения.

- Мы хотим голку! – крикнула ей подбежавшая Оксана и взяла Алибека за руку.

- Не хочу качаться, - повторил в пятый раз Алибек, высвободился из ослабевшей хватки матери и побежал со своей новой подружкой к горке.

- Испортила ребёнку настроение! – снова накинулась Айгерим на Лену. – Качался же нормально, никого не трогал!

- Это я испортила?! – выпалила та. – Это же ты свару устроила! Всё желание у детей отбила!

- Я устроила?! Это ты к моему сыну прицепилась!

Один из самых смелых мальчишек во дворе – девятилетний Ануар, - робко приблизился к «качелям преткновения», неуверенно сел на них, держа в голове нехитрый план «Б»: свалить как можно быстрее и дальше, и стал качаться.

Скрип качелей заставил двух разгневанных фурий повернуться к нему. Пацан напрягся, побледнел, почувствовал страх, сильнее которого ещё не чувствовал в своей короткой и ненасыщенной опасными переделками жизни, напряг тело для прыжка и… остался на качелях, пустив капли пота со своих взмокших рук по поручням, когда две пары просверливших его глаз снова схлестнулись друг с другом.

Мамашам уже было не до качелей. Они вернулись на положенное место в системе их ценностей, так и не став толком знакомыми. Не показав, где их требуется подкрасить и какую чудесную гамму скрипов они издают под разными углами от земли.

- Курица тупая! – выругалась Айгерим.

- Что? – двинулась на неё Лена. – Это я, курица?! - схватила она её за ворот халата и тут же почувствовала, как сильные руки смяли её платье чуть ниже груди. – Ах ты, корова жирная!

Их потасовке не суждено было перейти в драку. Громкий плач Оксаны, кубарем скатившейся с горки, заставил её мать отпустить соперницу и броситься к ней.

Часть зевак расстроилась и в сердцах выругала девочку за то, что она разбила лоб в такой важный, поворотный в сторону мордобоя момент свары. Другая часть – среди них было много тех, кто хотел и вот-вот намеревался вмешаться и положить конец неприятной стычке, - обрадовалась завершению скандала, но нахмурилась, цокнула и помотала головой (кто-то сделал одно, кто-то два, а кто-то и все три эти осуждающие действия) на то, что для его завершения потребовались детские кровь и плач.

- Из-за неё началось, из-за неё и закончилось, - сказала одна из присутствующих мамаш другой.

- Да не из-за неё началось, а из-за тупости этих громил, - ответила ей та.

Лена взяла плачущую дочурку на руки и быстро пошла к своему подъезду. Айгерим проводила её взглядом, в котором смешались гнев и материнская солидарность.

Конфликт был исчерпан. К ночи гнев и ярость двух соперниц утихнут, к утру - полностью пройдут. Останется только осадок – осадок стыда и неловкости. Дочери рода человеческого поймут, что вели себя крайне некрасиво и далеко не по-человечески. Но чтобы признаться в этом потребуются большие силы. Силы, которые они смогли найти во время конфликта, которые легко находятся у многих, когда их ведут злость и разрушение, и ещё