Князь Волконский и генерал Аракчеев с видимым нетерпением ждали, чем кончится все это дело, не проявляя ни малейшего желания в него вмешиваться; каждую минуту император мог отворить дверь и спросить, чем кончилось совещание, — при такой обстановке совещаться пришлось трем младшим офицерам. Полковник Толь, граф Орлов и автор вместе подошли к столу, на котором была разложена карта, чтобы изучить положение дела. Граф Орлов как молодой офицер, еще никогда не занимавшийся крупными оперативными вопросами, но отличавшийся живым умом, внес сразу ряд чрезвычайных предложений, которые мы, остальные двое, не могли признать практичными. Полковник Толь предложил ряд изменений в направлении марша на следующий день, которые сами по себе были целесообразны, но легко могли вызвать замешательство, так как было уже слишком поздно и нельзя было уверенно рассчитывать на своевременную рассылку приказа. Автору же весь вопрос рисовался далеко не в том угрожающем освещении, как воспринимали его другие, даже если бы все в действительности было так, как это предполагалось. К тому же он оценивал полученное донесение как весьма сомнительное. Поэтому он держался мнения, что следует оставить в силе принятые решения и не предпринимать никаких изменений. На военном совете обычно одерживает верх мнение того, кто не хочет что-либо предпринимать. Так случилось и здесь. Полковник Толь присоединился к мнению автора, и было решено доложить императору, что лучше всего оставить в силе прежние распоряжения. Император открыл двери. В них прошли генерал Пфуль и полковник Толь, и совещание закончилось. На следующий день выяснилось, что донесение было ложным; армия достигла Дрисского лагеря, не встретив ни одного неприятельского солдата, за исключением тех, которые нажимали на арьергард.

Этот инцидент самым наглядным образом убедил автора, что при таком командовании армией дела не могут идти хорошо. Надо думать, что доверию императора к генералу Пфулю нанесен был новый тяжкий удар, так как его больше не приглашали к императору, как то раньше часто имело место.

Тогда автор попытался обратить внимание самого генерала Пфуля на потерю им доверия императора и на все невыгоды его положения, дабы внушить ему мысль о необходимости выйти из него. Он откровенно заявил Пфулю, что, хотя он и не считает генерала Барклая пригодным для того, чтобы с успехом командовать большой армией против Наполеона, ему все же кажется, что он человек спокойный и решительный и хороший солдат; что, видимо, доверие императора с каждым днем все более и более склоняется к нему и что если бы генералу Пфулю удалось убедить императора передать верховное командование генералу Барклаю, то этим, по крайней мере, было бы установлено единство и увязка в маневре армий. Автор был уверен, что он идет навстречу благородным чувствам генерала, который при всей своей односторонности и обособленности не имел ни тени эгоизма.

8 июля, когда главная квартира императора вступила в Дрисский лагерь, император призвал генерала Пфуля, чтобы совместно с ним и несколькими другими офицерами своей свиты объехать лагерь. Пфуль пояснил императору цель и назначение отдельных укреплений, причем дело не обошлось без небольших недоразумений. Император, по-видимому, искал подтверждения слов Пфуля, глядя на выражение лиц сопровождавших его. Однако большей частью на их лицах было написано сомнение. Полковник Мишо, флигель-адъютант императора, перешедший с сардинской службы на русскую, начал службу военным инженером; он, следовательно, был специалистом и, кроме того, пользовался репутацией очень образованного и способного офицера. По-видимому, он со всем планом в целом не был согласен, и именно он вскоре после этого громко высказался против Дрисского лагеря и тем самым вызвал окончательное решение императора.

Впрочем, в данное время еще не вполне отказались от первоначальной мысли, так как автору было поручено на следующий день осмотреть местность на правом берегу реки и выбрать позиции, на которых можно было бы оказать сопротивление неприятелю в случае его переправы через реку в целях обхода нашего фронта.

Между тем, военные события в общем слагались отнюдь не так, как то наметил в своем плане генерал Пфуль. Когда с открытием военных действий настал момент отдать приказ генералу Багратиону перейти в наступление против тыла неприятеля, то на это не хватило решимости; или доклады генерала Пфуля, или сознание недостаточности сил привели к тому, что Багратион выбрал такой путь отступления, который дал ему возможность впоследствии соединиться с Первой Западной армией. Таким образом удалось избежать страшной катастрофы, которую мог вызвать план Пфуля, — полное уничтожение армии Багратиона.

Итак, император увидел, что тот план кампании, который он первоначально поддерживал, являлся уже наполовину развалившимся; он увидел, что его армия в Дриссе на одну шестую слабее, чем он надеялся; со всех сторон раздавались сомнительные отзывы о Дрисском лагере; он потерял доверие к своему первоначальному плану и к его инициатору и начинал сознавать трудность подобного руководства военными действиями; генерал Барклай в своих докладах самым энергичным образом возражал против сражения под Дриссой и требовал прежде всего соединения обеих армий, в чем он был совершенно прав. При таких обстоятельствах император принял решение отказаться от командования армией, временно поставить во главе всех войск генерала Барклая, сперва отправиться в Москву, а оттуда в Петербург, чтобы повсюду ускорить работу по усилению армии, позаботиться о снабжении ее продовольствием и другими запасами и организовать ополчение, в котором взялась бы за оружие значительная часть населения страны. Несомненно, что лучшего решения император принять не мог.

Генерал Пфуль оказался в чрезвычайно стесненном положении; император уже несколько дней не говорил с ним ни слова, а свита начала его совершенно избегать. Тут автор вновь еще раз настаивал, чтобы Пфуль предупредил разрыв, сам отправился бы к императору и высказался бы за безусловную передачу командования армией в руки генерала Барклая. Не без горького чувства решился генерал на этот шаг; тем большую честь это делает его благородному сердцу. Он немедленно пошел к императору, который принял его очень ласково и сделал вид, что свое решение он принимает исключительно по совету генерала, что едва ли соответствовало действительности, так как в таком случае это произошло бы не без сопротивления и лишь после более длительного обсуждения.

Так как теперь было окончательно решено не принимать сражения в Дрисском лагере, да и невозможно было для генерала Багратиона присоединиться здесь к Первой армии, то генерал-от-кавалерии принц Александр Вюртембергский, дядя императора, который в качестве витебского губернатора находился в главной квартире императора со времени прибытия ее в Дриссу, предложил занять намеченную им позицию под Витебском, которая, по его описанию, была неприступна. Итак, было решено двинуться на Витебск.

Французы еще не миновали Дрисской позиции. Дорога через Полоцк на Витебск была еще свободна, и так как неприятель до сих пор не слишком сильно напирал на наш тыл, то можно было надеяться выполнить, не подвергаясь особой опасности, это передвижение, по существу являвшееся, ввиду положения Витебска, фланговым маршем, прикрытым Двиной. В Витебске рассчитывали уже во всяком случае соединиться с Багратионом, притом дорога на Витебск продолжалась дальше на Смоленск, где выходила на Большой Московский тракт; она представляла вполне естественную линию отступления для соединения как с Багратионом, так и с подкреплениями, двигавшимися из центральных областей. Это направление было признано генералом Барклаем единственным по своей целесообразности, вероятно, скорее по этим соображениям, чем из-за обещанной герцогом Александром Вюртембергским сильной позиции под Витебском. Очевидно, дело обстояло именно так, и автор почувствовал огромное облегчение и радость, когда увидал, что оно приняло такой оборот.