– Вот так мы выглядим… – шумно вздохнул Редькин.

– Так ведь стреляли, гады! – плачущим голосом возразил Иван, указывая пальцем на автоматные стволы, торчащие из «мерседеса».

– Кто ж тебя так подловил, Иван?

– Журналистка эта, Ольга Пенкина. Помните на брифинге? Наглая, как танк.

– Эта пигалица? Что она там делала?

– Лежала… неподалеку. Попадется она мне! – стиснул зубы Иван.

Официант подплыл с подносом, на котором среди закусок красовался пузатый графинчик с коньяком. Полковник разлил коньяк по рюмкам.

– С младшими по званию нельзя, но ты мне вроде сына, Иван. Не подкачай там, – говорил Редькин, глядя на него с любовью.

– Тимофей Петрович, я не пью, – несмело сказал Иван.

– Молодец, – одобрил Редькин. – И не куришь?

– Нет.

– И баб… – Редькин наклонился к уху Ивана и улыбаясь прошептал такое слово, что у Ивана округлились глаза, как на фотографии.

– Нет… Не очень, – потупившись, сказал он.

– Не очень! – рассмеялся полковник. – Твое здоровье. Как говорят, всех баб не перетрахаешь, но стремиться к этому надо!

Он опрокинул рюмку в рот с автоматизмом, достигнутым годами тренировки, и заел огурцом.

– Может, последний раз в жизни видимся, Иван, – вдруг взгрустнулось полковнику. Глаза его подернулись влагой. – Мафия она – ого-го! У нее лапы длинные… Но и мы не лыком шиты. Верно?

– Так точно, товарищ полковник! – согласился Иван.

– С капитаном из органов не заискивай. Не лебези. Веди себя достойно. Он с гонором, по всему видать… – продолжал наставлять Редькин.

Внезапно на улице за окном раздались выстрелы. Мимо окон ресторана, пригнувшись, пробежал человек с автоматом. Лицо его было наполовину закрыто шарфом.

Посетители ресторана в испуге принялись заползать под столики.

– Опять двадцать пять… – вздохнул Редькин. – Казанская группировка, по звуку слышу.

Он не спеша налил вторую рюмку.

Пуля пробила стекло витрины и впилась в стену прямо над полковником. Со стены посыпалась штукатурка.

Полковник, крякнув, выпил. Иван загрустил.

– Что пригорюнился, Ваня? – спросил Редькин, кладя руку на плечо лейтенанта.

Посетители ресторана несмело принялись выползать из-под столиков.

– Отстранят меня от задания, – признался Иван.

– Почему? Ты утвержден. Завтра сдашь дела, личное оружие – и лети себе в Париж!

– То-то и оно… – Иван совсем загрустил.

– Не понимаю, – тихо произнес полковник.

– Личное оружие, товарищ полковник… – начал было Иван, но тут у столика вновь возник официант со сложенной белоснежной салфеткой в руке.

– Вам просили передать… – Он с поклоном вручил салфетку Ивану.

Иван удивленно принял сверток, развернул. В салфетке лежал его личный пистолет системы Макарова!

– Вот оно, личное оружие! – обрадованно вскричал Иван, хватая пистолет и ненароком нажимая на курок.

Грохнул выстрел. В дальнем углу ресторана с потолка посыпались осколки плафона.

– Осторожней, Иван… – проворчал разомлевший уже полковник.

Официант невозмутимо чиркнул карандашом в счете, положил бумажку перед полковником.

– Триста коньяку, огурчики, осетринка, плафон… Всего на пятьсот сорок семь тысяч шестьсот рублей.

– Но-но, ты говори да не заговаривайся! – вскричал полковник, выкладывая рядом со счетом милицейское удостоверение.

– Пардон! – официант смел листок со стола. – Ошибочка. Двадцать девять девяносто. По старым ценам.

Полковник кинул на скатерть пятидесятирублевую монетку:

– Сдачи не надо!

Самолет на Париж вылетал в одиннадцать ноль-ноль. Как всегда перед рейсом, стюардессы сошлись в кружок и гадали на ромашке:

– Угонят – не угонят, угонят – не угонят…

Подошел штурман корабля, спросил озабоченно:

– Что получается, Катюша?

Катюша оторвала последний лепесток.

– Вроде не должны угнать, Андрей Гаврилыч…

– В прошлый раз тоже хорошо нагадала, а где сели? В Пакистане вместо Копенгагена.

Напарница подтолкнула Катюшу.

– Теперь погадай на другое.

Катюша взяла новую ромашку, начала отрывать лепестки.

– Взорвут – не взорвут, взорвут – не взорвут…

– Типун тебе на язык! – не выдержал штурман и отошел.

Вместо него от столика, за которым пил кофе экипаж, отделился грузный командир корабля. Подошел к девушкам, с минуту смотрел, как Катюша шепча отрывает лепестки. Наконец последний лепесток упал на пол. Воцарилось напряженное молчание.

– Ну? – спросил командир.

– Не угонят, но взорвут, Сергей Романович, – вздохнула Катя.

– Ну, ладно… Поглядим, – помрачнел командир. – Гадальщица из тебя… В следующий раз пускай Нестерова гадает.

А в очереди на регистрацию томились будущие попутчики, которым суждено было вместе пережить захватывающие приключения за границей.

Ольгу провожал корреспондент «НИКИ» Миша Зуйков, кругленький молодой человек в очках, прослышавший про задание «Северного курьера» и надеявшийся под это дело получить от Ольги бесплатную информацию.

– Учти, тебе нужно установить их личности до Парижа, – обшаривая очередь глазами, заговорщически шептал Миша. – Потом будет поздно. Интерпол их спрячет, концов не найдешь…

– Я подниму кампанию в прогрессивной прессе, – храбро сказала Ольга.

– А если кампания не поднимется? – резонно возразил Миша. – Тебе нужно сорвать завесу секретности. Копии материалов шли нам факсом.

– «Курьер» с меня голову снимет, – сказала Ольга.

– Я буду переписывать, мама родная не узнает. Пусть докажут, что твои материалы.

– Они и доказывать не станут. Шлепнут – и все, – сказала Ольга.

– Кого? – испугался Миша.

– Всю вашу «НИКУ».

– Нас не запугаешь! – шепотом выкрикнул Зуйков.

Он порылся в карманах и сунул Ольге в руку какой-то небольшой предмет.

– Спрячь получше. На всякий пожарный.

– Что это? – Ольга взглянула на предмет.

– Газовый баллончик. Паралайзер. Вырубает клиента на пять минут. Будь осторожна, сама не нанюхайся.

Ольга сунула баллончик за ворот, в лифчик. Зуйков с сомнением взглянул на ее пухлую грудь.