Если первым значимым осевым образом считается образ груди, то первым значимым конкретным образом будет «материнское» (Салливэн) [359], ибо «первым объектом для любого индивида является его собственная мать» [46]. Как пишет Салливэн: «Это очень смутный образ [материнское], который постепенно начинает выделяться в качестве чего‑то, не являющегося частью самого индивида» [46]. Кроме того, как своего рода продолжение и преобразование разделения между хорошей и плохой грудью, «то материнское, что способствует чувству благополучия или эйфории, характеризуется как «Хорошая Мать». Когда же оно каким‑либо образом беспокоит индивида, еще один «комплекс впечатлений» становится «Плохой Матерью» [46]. Иными словами, младенец таким образом вступает в решающие, но довольно длительные отношения с Великой Матерью, которые на телесном плане разыгрываются как экзистенциальная (жизнь или смерть) драма между индивидуальным организмом и его материнским окружением [25]. Этот спор настолько значим, что, согласно Эрику Эриксону, он оказывается связанным не более и не менее как с конфликтом между фундаментальными доверием и недоверием [108].

Можно также отметить, что всю эту стадию развития (простирающуюся назад до осевого/пранического уровня, а вперед — до анального и даже фаллического), интенсивно изучали Юнг и его последователи как «сферу материнского символизма» [279], а фрейдисты — как стадии «доэдиповой матери» [57]. Оба эти исследования были стимулированы сделанным Бахофеном монументальным открытием культа Великой Матери (как бы лежащего в основе всех патриархальных религий) [17]. Но «злая, пожирающая мать, и добрая мать, дарящая свою любовь, являются двумя сторонами одной великой… Богини — Матери, образ которой доминирует на этой стадии психического развития». [279].

По мере того как младенец создает и организует сложный комплекс образов и впечатлений материнского и других важных объектов окружения, он одновременно приступает к конструированию нерефлексивных образов себя, обычно называемых на этой стадии «телесными образами». Это просто «образные картинки» физического или осевого тела, и чем они «ближе» к физическому или осевому телу, тем более точными они считаются [339]. «Благодаря совпадению во времени внешних тактильных с внутренними сенсорными данными, собственное [осевое] тело становится чем‑то отдельным от всего остального мира, что дает возможность отличать себя самого от не — себя. Сумма умственных представлений [осевого] тела и его органов, так называемое образное тело [или телесный образ], составляет [на этой стадии] идею «Я» и потому фундаментально важна для будущего формирования «эго» [120].

Согласно Салливэну, начальные образы самого себя, как таковые, это просто «хороший я», «плохой я» и «не я», что, как мы можем добавить, обычно коррелирует с Хорошей Матерью, Плохой Матерью и Пожирающей Матерью вместе со всем «узлом впечатлений», отражающих ход борьбы бытия против недействительности, остро ощущаемой на этом уровне телесной самости [359]. В связи с фундаментальной недифференцированностью организма на этом этапе, можно также отметить, что данную стадию обычно считают бисексуальной с характерным взаимоперекрытием органов чувств [120], [279], [138].

Теперь давайте вернемся к самому образу, так как для нас важнее всего то, что на рассматриваемом уровне развития многие объекты, не находящиеся в непосредственной близости, могут представляться с помощью образов. То есть, младенец начинает воображать или рисовать в уме существование отсутствующих в данный момент объектов (это отличает настоящий образ от осевого: последний может представлять только присутствующие объекты, а настоящий — и те, которые не присутствуют). Следовательно, имеющаяся у младенца матрица опыта до какой‑то степени распространяется во времени посредством символов и представлений [7]. Ребенок начинает вступать в мир протяженной, но пока что случайной серии моментов. Он движется в длящемся настоящем, через которое проплывают неорганизованные образы прошлых событий и случайные образы будущих возможностей [359].

На этом этапе образы, судя по всему, действуют в форме, названной Салливэном «паратаксической»,[18]когда «недифференцированная целостность опыта разбивается на части, логически еще никак не связанные. Они «просто случаются» вместе или порознь, в зависимости от обстоятельств. Процесс аналогичен грамматическому условию «паратаксиса», обозначающего расстановку предложений одно за другим без всяких соединительных союзов «и», «или» и т. п. для показа логических связей между ними. Ребенок безоговорочно, без рефлексии принимает то, что он испытывает, как естественное. Здесь нет постепенного процесса символической деятельности, и не бывает никаких выводов. Опыт переживается как моментальные, не связанные друг с другом организмические (телесно — самостные) состояния» [46].

Паратаксическая форма приблизительно эквивалентна тому, что Фрейд определил как до — логический «первичный процесс», поскольку «в случаях паратаксического (познания) имеет место реакция, вытекающая из организации по типу первичного процесса» [7], [23]. Этот вид организации фон Домарус обозначил как «предикатную» или «частичную тождественность»: объекты воспринимаются как тождественные, если они имеют заметные выделяющие общие признаки или части, и таким образом классы объектов смешиваются с отдельными членами класса; а каждый из членов класса — со всеми остальными [7], [23]. Так, к примеру, первичный процесс не способен проводить четкие различия между пещерой, ящиком, маткой и чашей, потому что все эти объекты имеют общее качество «пустотности» и общую часть «вход, входное отверстие». Все они относятся к классу «пустых объектов со входом», и таким образом каждый объект видится тождественным любому другому, и один объект может быть целым классом, а целый класс, в свою очередь, может быть заключенным полностью в одном — единственном объекте. Как бы то ни было, «в самой чистой своей форме объекты принадлежат первичному процессу» [7], и именно этот факт ответственен за феномены «замещения» (один объект «становится» другим) и «конденсации» (целый класс объектов полностью растворяется в одном члене класса) [135].

Позже я объясню различие между инфантильным первичным процессом и более высокими формами фантазии (которые мы будем называть образным видением). Низшая фантазия — первичный процесс — может служить бесконечным источником неприятностей, тогда как процесс высшей фантазии — это бесконечный источник творческих способностей. Первичный процесс, по существу, является разновидностью магического познания, смешивающего предмет с предикатом и целое с частью (то есть оно неспособно отличать члена класса от самого класса) [23]. Равным образом, первичный процесс имеет тенденцию путать субъект и объект, и о нем, наверное, лучше думать как о каком‑то «загрязнении» субъективной психики материальным миром. Поскольку на данной стадии субъект и объект только начинают дифференцироваться, то ее познавательный стиль также имеет тенденцию к «спутанности» или недифференцированности. Пиаже объясняет это так: