в придворный костюм, нарядный и веселый, но в то же время как бы чувствуя себя неловко при виде опекуна, даже тревожно посматривая, и повел гостя во внутренние комнаты.

Болеслав все замечал, но привязанность к юноше сдерживала его, и он старался скрыть свои мысли.

Видно было, что здесь не все в порядке, но идти напролом он не решался, чтобы не напортить, да и жаль было юношу.

К ужину успели собраться все; народу было много. За столом сидели, кроме воеводы Пшедпелка, Николай, познанский ловчий, судья Близбур, Петрек из Прендоцина, подсудок Гневомир, канцлер Тылон и много других.

Калишский князь, по-видимому, был в хорошем настроении и, шутя, обратился к племяннику:

— Должно быть, ты не знаешь, зачем я к тебе пожаловал. Люблю тебя видеть — это верно, но сверх того еще и дело серьезное.

Взоры всех обратились на князя, который смотрел весело, как бы показывая этим, что дело не страшное.

Князь молчал не без цели: пусть слушатели попробуют отгадать. Пшемко смотрел, отчасти волнуясь, что отражалось на лице.

— Раз никто не в силах отгадать, — продолжал Болеслав, — видно, надо мне раскрыть карты. Думаю, не рассердится на меня. Ну, я приехал сватом.

Пшемко покраснел, остальные посматривали друг на друга.

— Вот уже этого бы я не угадал, — промолвил молодой князь. — Ведь недавно еще я слышал от вашей милости, что жениться рано. Да я пока и войны не попробовал настолько, чтобы стремиться к отдыху.

— Это верно, — ответил Болеслав, — но ты у нас один, нужен род, а для рода мать. Так вот ты должен жениться не для себя, а для нас. Ксендз Тылон свидетель, что лица, которых Бог выдвинул вперед, не для себя живут и не для себя вступают в брак.

Пшемко молча наполнял кубок дяди, но рука его дрожала.

— Невесту для тебя я высмотрел, — продолжал князь, — как раз подходящая. Нам надо иметь в виду Поморье, чтобы его вернуть. Это необходимо, хотя бы из-за крестоносцев и бранденбуржцев, не то они его возьмут. В Щецине у старика Барвина растет внучка, дочь Кашуба… Девочка молоденькая; благодаря ей, войдем в связи с Поморьем. Знаю я, что мне не будет отказа.

Пшемко слушал, повернув лицо в профиль, но лицо не просветлело.

— Сведения о ней мне доставили, — докончил старик, — девушка красивая, юная, как раз для тебя. Приданое тоже ничего, а Поморье нам очень пригодится. Старый Барвин онемечился, но внучку его женщины воспитали иначе.

Воевода Познанский заговорил первым, одобряя выбор князя.

— Что же тут возражать, остается благодарить, — сказал он, — ехать да послать сватов.

Пшемко промолчал. Это была только прелюдия.

На другой день дядя говорил о путешествии в Щецин как о назревшем вопросе, к которому надо сейчас же готовиться.

Племянник не мог возражать, но тянул. Дядя посмеивался над его неторопливостью.

— Когда ты увидишь поморскую девушку, как мне о ней рассказано, так сам скажешь спасибо. Красавица из красавиц и насчитывает лет всего пятнадцать. Девушку уже предупредили, ждет… Надо ехать и — брать…

Не находя достаточных отговорок, молодой князь ссылался на невозможность ехать без красиво приодетых придворных, да и надо было припасти подарки. Пока подобрать людей и лошадей, пройдет время.

У Болеслава на все был готов ответ: из Калиша привезут все, чего не хватит.

Так он подгонял и настаивал, что дольше тянуть было невозможно. В познанском замке он чувствовал себя, как дома, и поэтому ходил всюду: по закоулкам, осматривая конюшни, хлева и помещения прислуги и все надеясь найти клетку, где была спрятана немецкая птичка. Однако поиски были безрезультатны.

Гуляя и заглядывая в окна, зашел князь однажды к ксендзу Тылону, который постоянно был около Пшемка в качестве заведующего канцелярией и духовника, а потому должен был знать, что творилось в замке.

Тылон жил недалеко от хозяина, занимая две комнаты, полные книг, пергаментов, приготовленных для писания, и всяких письменных принадлежностей.

Это был человек, гордившийся своими юридическими познаниями и любящий лесть. Деньги не презирал; поговаривали, что он их собирал с жадностью для детей брата, но пока что — припрятывал старательно.

Был он нестар, но из-за постоянной возни с пергаментами лицо его как бы приняло желтый оттенок; на этом длинном лице застыло серьезное выражение. Олицетворяя здесь, при дворе, призвание писателя и стилиста, Тылон постоянно подчеркивал свое ученое положение.

Лицам, пообещавшим хорошую благодарность, готов был составить новое начало какого-нибудь документа, а остальным давал один из тех, которые являлись универсальными.

Никто никогда не видел его улыбающимся; никогда он не простил человеку, оказавшему ему недостаточное уважение.

К князю Болеславу он относился очень почтительно, и потому что князь щедро его оделял, и из-за силы и значения князя. Увидев гостя, Тылон поспешно отошел от конторки, у которой постоянно был занят, положил перо и торжественно поклонился, сложив на груди руки.

— А я к вам, батюшка, — промолвил весело Болеслав, — да еще с жалобой, на разведки… Пшемко ходит печальный, люди поговаривают, что связался с какой-то девкой, немецкой пленницей. Разве вы об этом не знаете?

Ксендз Тылон раскинул руками с жестом отвращения.

— Ничего не знаю! Ничего знать не желаю! Видеть — не видел. Уши мои для обычных разговоров глухи. Ничего не знаю.

Князь улыбался.

— А мне сказывали, что он ее прячет где-то в замке.

— Ничего не знаю! — подчеркнул Тылон, подняв голову. — Верно ли это, нет, не моя вина! Воевода, каштелян, они должны смотреть, светские, а не духовные лица. Моя обязанность — показать ему гнусность греха, животного разврата; это я и делаю, не откладывая, делаю… остальное меня не касается. Это дело светских лиц!

И при этом жестикулировал.

— Воевода говорит, что ничего не знает, — продолжал князь. Канцлер возмутился.

— Значит, виноват, что невнимательно смотрит, ленив, слеп! Его вина, раз будучи поставлен стеречь, не сторожит, будучи опекуном, не опекает…

Князь Болеслав, видя увлечение Тылона, махнул рукой и оборвал его жалобы.

Почтительно посмотрел он на пергамент и пергаментного человека, все еще нахмуренного.

Успокоившись, Тылон стал говорить мягче:

— Позвольте мне добавить, что иногда лучше не видеть ненужных вещей и лечить болезнь другими средствами, вот как ваша милость делает. Женить его — лучше всего; юную кровь иначе не удержать… Ваша милость прекрасно знаете, что поможет горю: вовремя дать ему жену, как Бог велел… Тогда пройдет скрытый соблазн…

Князь, промолчав на это, сказал лишь, что ему хотелось бы, чтобы ксендз сопровождал Пшемка в Щецин и наблюдал за всем.

Канцлер почтительно поклонился, ответив выразительным взглядом. Дядя обыкновенно щедро благодарил за подобные поручения.

— Ну