– Нет-нет, это какая-то ошибка. Первоначально иудеи верили, что языческие боги существуют, только они не боги, а дьяволы, а потом им стало ясно, что этих богов, или там дьяволов, и вовсе нет.

– А как же сигналы у меня на входе? – спросил Херб Ашер. – А как же мои записи?

– Вы это что, серьёзно?

– Ещё как.

– А кроме этих клемов здесь замечались какие-нибудь признаки жизни?

– Не знаю, как в других места, но там, где стоит мой купол, точно да. Это нечто вроде обычных радиопомех, но только уж больно хитрые эти помехи, явно разумные.

– Проиграйте мне какую-нибудь из этих плёнок, – сказала Райбис.

– Ради бога.

Херб Ашер подошёл к компьютерному терминалу, побегал пальцами по клавиатуре, разыскивая нужную запись; через несколько секунд из динамиков зазвучал голос Линды Фокс:

Иди, усталый путник,

Куда глаза глядят.

Святому делу нужен

Твой тощий зад.

Райбис захихикала.

– Простите, пожалуйста, – сказала она, отсмеявшись. – А вы точно уверены, что это Ях? А вдруг это какой-нибудь шутник с базового корабля или там с Фомальгаута? Уж больно это похоже на Фокс. Не словами, конечно же, а голосом, интонациями. Нет, Херб, никакой это не бог, просто кто-то над тобою подшутил. В крайнем случае это клемы.

– Заходил тут сегодня один такой, – мрачно заметил Ашер. – Нужно было с самого начала обработать эту планетку нервным газом, вот и не было бы теперь никаких проблем. И вообще, мне казалось, что человек встречается с Богом только после смерти.

– Бог есть Бог народов и истории. Ну и, конечно, природы. Судя по всему, первоначально Яхве был вулканическим божеством, но время от времени он ввязывался в историю, примером чему тот случай, когда он вывел евреев из Египта в Землю Обетованную.

Евреи были пастухами и привыкли к свободе, лепить кирпичи было для них чистым кошмаром. А фараон заставлял их собирать солому и каждый день выдавать положенную норму кирпичей. Вечная архетипичная ситуация – Бог выводит людей из рабства на свободу. Фигура фараона символизирует всех тиранов всех времён и народов.

Голос Райбис звучал спокойно и убедительно, Ашер невольно проникся к ней уважением.

– Одним словом, – подытожил он, – человек может встретиться с Богом не только после смерти, но и при жизни.

– При исключительных обстоятельствах. Первоначально Бог разговаривал с Моисеем как человек с человеком.

– И что же потом разладилось?

– В каком смысле разладилось?

– Почему никто больше не слышит Божьего гласа?

– Вот ты же слышал, – улыбнулась Райбис.

– Ну не то чтобы я, его услышала моя аппаратура.

– Всё-таки лучше, чем ничего. Но тебя это вроде не очень-то радует.

– Он вламывается в мою жизнь, – напомнил Ашер.

– Вламывается, – согласилась Райбис. – А теперь ещё и я вломилась.

Это было правдой, и Ашер не нашёл, что возразить.

– А чем ты обычно занимаешься? – спросила Райбис. – На что ты тратишь время? Лежишь на койке и слушаешь эту свою Фокс? Доставщик рассказывал мне про твою жизнь, я ему даже не сразу поверила. Как-то это не очень похоже на жизнь.

В Ашере шевельнулась вялая, усталая злость – ему до смерти надоело оправдывать свой образ жизни. Он снова промолчал.

– Я придумала, что я дам тебе почитать, – сказала Райбис. – Льюисову «Проблему боли». В этой книге он…

– Я читал «Молчаливую планету», – оборвал её Ашер.

– И тебе понравилось?

– Да в общем-то да.

– А ещё тебе следует прочитать «Письма Баламута». У меня она есть. Даже два экземпляра.

Зачем мне читать эти книги, думал Ашер. Глядя, как ты постепенно умираешь, я узнаю о Боге гораздо больше.

– Послушай, – сказал он, – я член Научной Легации. Член партии, тебе это понятно? Это мой выбор, и выбор вполне сознательный. Нет никакого резона осмысливать болезни и страдания, их нужно попросту искоренять. Нет никакой загробной жизни, и Бога тоже нет. Не считать же Богом ионосферное возмущение, настырно лезущее в мою аппаратуру и стремящееся сжить меня с этой сраной горки. Если после смерти окажется, что я ошибался, я оправдаюсь невежеством и трудным детством. А пока что меня больше волнуют проблемы экранировки и зашиты от помех, чем беседы с этим Яхом. У меня есть уйма других занятий и нету козла, чтобы принести ему в жертву. Мне очень жаль погибших записей Линды Фокс, они для меня бесценны, и я не знаю, когда удастся их заменить. И Бог не вставляет в прекрасные песни выраженьица вроде «твой тощий зад»; лично я не могу себе представить такого бога.

– Он пытается привлечь твоё внимание, – сказала Райбис.

– А к чему такие сложности? Почему он не скажет попросту: «Слушай, давай поговорим»?

– Скорее всего, здесь обитали некие экзотичные существа, совершенно непохожие на нас. Их бог мыслит не так, как мы.

– Зараза он, а не бог.

– А может статься, – задумчиво сказала Райбис, – он является тебе подобным образом, чтобы тебя защитить.

– Защитить? От чего?

– От него. – Неожиданно для Ашера девушка содрогнулась всем телом, по её лицу пробежала гримаса боли. – Черти бы драли эту болячку! А тут ещё и волосы лезут. – Она неуверенно, с явным трудом поднялась на ноги. – Мне нужно вернуться в свой купол и надеть парик, чтобы хоть немного поприличнее. Ужас какой-то. А ты не мог бы меня проводить? Пожалуйста.

Не понимаю, подумал Херб Ашер, как женщина, у которой пачками выпадают волосы, может верить в Бога.

– Я не могу, – сказал он. – Ты уж извини, но никак не могу. И баллонов нет, и за оборудованием нужно присматривать. Ты только чего не подумай, это честно.

Райбис вскинула на него глаза и убито кивнула; похоже, она поверила. Ашера кольнуло чувство вины, но оно было тут же смыто нахлынувшим облегчением. Она уходила, ему не нужно будет с ней общаться, это бремя с него снято, пусть даже на время. А если повезёт, временное облегчение может превратиться в постоянное. Если бы он умел молиться, он молился бы сейчас, чтобы она никогда, никогда больше не вошла в его купол. Не вошла бы до конца своей жизни. Довольный и успокоенный, он смотрел, как она надевает скафандр, готовясь в обратный путь. И в мыслях уже решал, какую плёнку Линды Фокс он извлечёт из своей сокровищницы, когда уйдёт наконец Райбис с её малоприятными шуточками и подкалываниями, и он вновь обретёт свободу, свободу быть тонким знатоком и преданным ценителем неувядающей красоты. Красоты и совершенства, к которым стремится всё сущее: Линды Фокс.

А той же ночью, когда он лежал на койке и спал, некий голос негромко его окликнул: