по нескольким направлениям, — сказал Меркулов. — Не исключая импровизации источника по способам передачи, но в любом случай это большой риск.

- Считаю, источник имеет большую свободу передвижения, и он вне подозрений, — продолжил Судоплатов. — Пока вне подозрений. Кто бы это не был — одиночка или группа, сочувствующий из генералитета вермахта, кто-то из нелегалов, но даже работая в том бардаке, который создавали немецкие прорывы, дело рискованное и заметное. Огромный риск не донести важные сведения и засветиться перед немецкой контрразведкой. Если источник в генштабе вермахта, то есть вероятность, что «Феникс» замолчит навсегда.

- Если не генералитет и штабисты, тогда кто?

— Кто-то из нелегалов?

— Тогда это должен быть не простой нелегал. С широким доступом к стратегической и оперативной информации, и достоверным прогнозированием событий.

- Брайтенбах?[5]- предположил Судоплатов.

- Хм… Брайтенбах… — Меркулов задумался. — Он по Гестапо проходит. Откуда у него стратегические и тактические сведения генштаба? Последняя связь с ним была в середине июня. Не думаю, что он «Феникс», иначе бы передавал сведения по оговоренным каналам, а не известным нам образом.

— Так, товарищи, — сказал Лаврентий Павлович. — Времени мало. Проработкой всех вопросов займетесь позже. Товарищ Судоплатов, вам поручается создание особой группы при НКВД. Задачи — организация разведывательно-диверсионной работы и партизанской войны в тылу немецко-фашистских войск. Работа по «Фениксу», тоже на вашей группе. На вас же проработка действий по листу №12. Учтите все варианты. Планы действий и потребности на утверждение мне. Учитывайте, что к группе будут приданы войска из резерва при наркомате. При необходимости, привлекайте специалистов со стороны.

Меркулов и Судоплатов при этом переглянулись. А привлекать придется. Уже ощущается острая нехватка квалифицированных кадров. Возможно, получится вернуть большинство уволенных сотрудников, а иных вообще освободить из тюрем.

— Даю на это 48 часов, — закончил Берия.

- Товарищ народный комиссар, — обратился к Берии Лукин. — В приемной ожидает майор Крамаренко. Он чуть более меня общался с капитаном Жуковым. И он последний, кто его видел в живых.

Берия позвонил секретарю:

- Пригласи Крамаренко.

Майор вошел, и доложил, прикрыв дверь:

- Товарищ народный комиссар, майор Крамаренко по вашему приказанию прибыл!

- Проходите, товарищ майор, — сказал нарком.- Садитесь. Что можете сказать о капитане Жукове?..

Глава 3

Маша тщательно — полоскала и отжимала тряпку, в которой теперь никак не угадать бывшую когда-то гимнастерку, и вновь терла пол. По сторонам старалась не смотреть. Тяжело видеть страдания людей, слышать многоголосый стон и крики боли, и никуда не денешься. Уже четыре дня в госпитале, но привыкнуть никак не получается. Как тут привыкнуть? Вскрикнул ранбольной — Маша невольно вздрогнет. Раненых в госпитале битком, везут и везут, даже в коридорах койки стоят. Полы мыть приходится часто. Что поделать, если грязь постоянно наносится с улицы. Санитары ранбольных несут, лекарства привозят, посыльные снуют туда-сюда, врачи с медсестрами выходят в редкие минуты покурить или просто подышать. Кроме мытья, уход за больными. Поить, кормить и помогать оправляться. К последнему тоже пришлось привыкать.

- Сестричка… — хрипит тяжелораненый боец, — пить… пить…

- Сейчас! — спохватывается Маша и, оставив швабру у ведра, бежит к корзинке с бутылками воды.

Раненый голову поднять не может, значит надо налить чуть-чуть в глубокую ложку и поднести к губам. Кому воды можно вволю, кому-то дать только-только, чтобы немного жажду утолить, а некоторым пить вовсе нельзя, лишь губы и полость рта смочить. Это Мария знала, старшая медсестра несколько раз повторила.

- Спасибо… — выдохнул боец и бессильно откинулся, закрыв глаза.

Маша вернула посуду в корзину и вернулась к мытью полов. Протирая половицы, сместилась к следующей койке, где остановилась, глянув на лежащего. Этот ранбольной несколько дней был без сознания, лишь раз очнувшись во время перевязки. Молодой, но геройский — санитары рассказали, что подобрали его около сгоревших немецких танков. Имя бойца выяснить не смогли — документы сгорели, а сам, когда очнулся, ничего не смог сказать. Маше особенно было жаль его, почему-то запал он в сердце.

Вдруг ранбольной, которого недавно напоили, захрипел, сделал судорожный вдох, выгнулся весь…

- Вера Федоровна! — крикнула Маша. — Скорей сюда!

Девушка обхватила раненого, зашептала, успокаивая, но боец смотрел в потолок, хрипел и вздрагивал. Уже спешила по коридору старшая медсестра, даже из операционной выглянул главврач.

Ранбольной задрожал, еще раз судорожно вдохнул, выдохнул и замер. Глаза остекленели…

- Отмучился, бедолага, — сказал кто-то.

Маша прижала ладони к лицу, подавляя крик. Потекли слезы. Иван Семенович отстранил Машу, тронул ранбольного за шею, вздохнул, прикрыл умершему веки, и тихо сказал старшей медсестре:

- Санитаров позови, пусть в мертвецкую унесут.

Затем посмотрел на девушку. Сжал ей плечо, и устало пошел в операционную.

- Выйди и слезы вытри, — шепнула медсестра.

Маша выскочила из корпуса, с свернула в скверик. Слезы катились не переставая. Хотелось взвыть, но крик удалось удержать. Как к такому привыкнуть? Страшные ранения, оторванные руки и ноги, ожоги… боль и смерть…

Маша могла стерпеть боль, ни пискнув даже, но слезы удерживать не могла. При виде чужих страданий глаза мгновенно намокали. Да, комсомолка, но не сдержать… никак не сдержать.

На улице остро пахло горелым — в городке бушевали пожары, недавно авианалет был. Немцы что-то бомбили на окраине. Слышалась далекая канонада. Но несмотря на дым, дышалось легче, чем в корпусах, и особенно в палатах с ожоговыми ранениями. В госпитале стоял одурманивающий и сводящий с ума смрад. Запах лекарств и крови перебивала вонь гниения, пота и давно не мытых тел. Проветривай-не проветривай…

Со свежего воздуха зайдя в госпиталь шибало в нос так, что даже в глазах темнело, и приходилось подавлять тошноту. Конечно, потом неприятные запахи притуплялись, да и не до брезгливости было — дел невпроворот. Медбригады работали бессменно, отдыхали мало. Даже поесть, да покурить, и то на бегу.

В корпусе как обычно шибануло в нос вонью. Как к этому привыкнуть? Переждав приступ тошноты, Маша прошла по коридору, подняла швабру и принялась домывать пол. Умершего уже унесли, и белье в прачечную забрали, но на пустую койку Маша старалась не смотреть…

- Кузнецова! — из дверного проема выглянула медсестра.

Девушка распрямилась и обернулась.

- Что?

- Домывай и приходи помогать.

- Хорошо.

Уже через пару минут пол был вымыт. Маша прополоскала тряпку, тщательно её отжала, но сушиться не повесила, а пристроила в углу, ибо вскоре опять придется полы протирать.

Ведро было тяжелое, несмотря на то, что воды было всего наполовину. Маша протащила его по коридору к выходу, осторожно спустилась с высокого крыльца и свернула к кустарнику. Воду слила под куст, и направилась к колодцу. Следовало сполоснуть ведро и набрать воды в запас, чтобы потом за ней не бежать.

У колодца воду набирал дядя Ваня. Ему было лет за шестьдесят, правая нога у него практически не гнулась из-за ранения, полученного еще в империалистическую. В госпитале он работал на кухне. Кашеварил, и замечательно надо сказать. Любое блюдо у него выходило — пальчики оближешь, а кулеш какой варил…

- А, это ты, Машутка-малютка? — обернулся дядя Ваня. — За водой? Давай-ка ведро, налью.

Маша протянула свое ведро. Хорошо, что не самой воду набирать. Нет, ничего трудного, просто колодезный сруб для неё был высок, а приступок у него не было.

Журавельная жердина качнулась вниз, задирая противовес, послышался всплеск, затем дядя Ваня, перебирая руками по сцепленным скобами жердинам, вытащил полное ведро воды и из него наполнил ведро Маши.

- Вот, полное. Ты погоди, я свою бадью наполню и твое ведро донесу.

- Да я сама…

- Сама-сама, — гмыкнул в бороду дядя Ваня. — Машутка-малютка, росточком с ведро.

- Да я невысокая, но мне почти шестнадцать! — на шутки по поводу своего невысокого роста Маша давно не обижалась.

- Не в этом дело, дочка, — возразил старик, — на тебе же лица нет. Сутками в госпитале работаешь. Ветром уж шатает. И опять слезы лила, гляжу. Отдохнуть бы тебе…

- Некогда отдыхать! Война идет, а я комсомолка!

- Война… — вздохнул кашевар. — Это да…

- Я пойду, дядь Вань, там раненые…

- Как там твой? Очнулся хоть?

- Какой он мой? — смутилась девушка. — Я даже имени