глядел своему спутнику в рот, слушая истории, которые рассказывал Петр Сергеевич.

Байгушев еще у моста отстал. Оглянулся на него и тоже отстал Кашлев.

Долго шли молча. Наконец Кашлев тихонько спросил соседа:

— И чего ты опять приуныл? Тьфу! День расчудесный, а он!.. Дома взаперти будешь сидеть? Может, в шахматишки сыграем?

Нескоро Байгушев согласился:

— Сыграем, пожалуй.

И опять шли, не разговаривали. Кашлев все косился на соседа. Не утерпел:

— Нудный ты, Иваныч! Женился бы, что ли! Неужели всю жизнь так и прожил?

Байгушев отвернулся. На его щеках играли желваки.

— Недавно с тобой рядом живем, соседи. Не говорил. Да я никому никогда!..

Виктор Иванович услышал, как Байгушев заскрипел зубами.

— Дамба, проклятая! Да еще юнец на мосту!

Кашлев остановился.

— Дружище, да ты что? Плохо?

— Куда уж!.. Подвиг, подвиг! Это как кому!.. — Байгушев, побледневший, с горящими глазами, повернулся к Кашлеву: — Дамба, чтоб ее!.. Никому не говорил. А вот, хочешь, послушай о другой дамбе. Там, — махнул он рукой, — далековато…

* * *

…Темная ночь. Мрак холодный, приторно липкий, обволакивает тело, все предметы вокруг, туманит зрение. Ни зги не видно. Где-то совсем рядом Одер, река, ее нижнее течение. Недалеко от устья город Штеттин, а дальше, на север, — Свинемюнде, полуостров.

Впереди — и это понимал каждый, — впереди за Одером конец войны, победа. Но ее еще нужно добыть. Пусть последним усилием. Но это усилие должно было стоить еще немало жизней.

Войска двух первых фронтов — Белорусского и Украинского — несколько дней назад начали последнюю операцию — наступление на Берлин. Второй Белорусский здесь, у Штеттина, только еще сосредоточивал свои войска. Впереди победа. Но к ней надо перешагнуть через два полноводных рукава Одера и двухкилометровое заболоченное пространство между ними — пойму.

Плацдармов нет. Их надо еще захватить. А время требует свое: скорее, скорее!..

От реки из туманного черного марева доносятся гулкие очереди крупнокалиберных пулеметов.

Николай Байгушев скребет ложкой в котелке, довольно равнодушно замечает:

— Дурят, черти! И чего им еще надо? Наш будет Берлин! Это же ясно!

Николай, до армии колхозный бухгалтер, по мнению молодых солдат, «в летах». Ему под тридцать. А держится браво. Усы цвета воронова крыла, гвардейские, торчат пиками в стороны. Не то что у других — обвиснут концы усов вниз, не поймешь, сами они видом приуныли, или у их хозяина такой характер.

Его лучшему другу Петру лет поменьше, усов он не носит. Но по росту, комплекции Петр под стать Байгушеву — высокий, стройный, широкоплечий.

— Ты чего молчишь, Петро?

Петро лежит на спине, смотрит в темную хмарь неба.

— А я не молчу — думаю. Прогрохочет когда-то последний выстрел, замолкнет эхо. Смерть не будет больше ходить с нами рядом. На небе звезды проглянут чистые и яркие… И поеду я к своей жинке в родные края. А ты со мной. А Наташа с тобой…

Николай хмурится.

Над Байгушевым в роте частенько добродушно посмеивались. Все знали о привязанности к Николаю бойкой на язычок, миловидной ротной санитарки. Полюбила Наташа Байгушева неизвестно за что. А быть может, за бравую выправку да гвардейские усы. Кто знает…

Ребята посмеивались и втайне завидовали.

Вдали послышались какие-то крики. Николай насторожился.

— Петро, похоже, тебя зовут! — сказал он.

— Эх, домечтать не дали! Я вас с Наташей до дому еще не довез, с женой не познакомил, — пошутил Петр, подхватил автомат, вещмешок. — Собирай-ка ребят. Наверное, пора и нам…

Отделенный исчез, словно растаял в темноте.

Солдаты сбились в кучку, ожидали. Они были готовы, дополнительной проверки не требовалось. Задачу знали заранее. Коротко ее можно было бы объяснить просто: дамба!

За дамбу уже вторые сутки шли бои. Длинная, двухкилометровая, прямая как стрела, она высоко поднималась над заболоченной поймой, и казалось, каждый незначительный бугорок на ней, каждый булыжник пристреляны. И еще казалось, что на дамбе уже нет ни одного, что называется, «живого места». Вся она от начала до конца была перепахана взрывами снарядов, иссечена тысячами тысяч пуль.

Дамба как магнит притягивала внимание обеих сторон — обороняющихся и наступающих. Поиски велись и севернее и южнее дамбы, но слишком широка была пойма и очень много требовалось сил и средств, а главное, времени, чтобы ее преодолеть…

Когда отделение было уже готово тронуться в путь, тоненький голос донесся из той же мутной хмари, которую и назвать-то ночной темнотой было нельзя, — всполохи ракет, взлетавших над дамбой, вспышки разрывов, отсвет пулеметных трасс действительно делали эту темноту колеблющейся, мутной и в то же время непроницаемой.

— Коля!..

Байгушев шагнул на голос. Он мог принадлежать только ей — Наташе.

Солдаты деликатно отвернулись.

— Ты идешь? Ты уже идешь? Ты вернешься? — сбивчиво, торопливо шептала Наташа.

Николай видел ее русые волосы, на которых играл не отблеск луны, как это было бы, случись им встретиться и полюбить друг друга в мирное время, а отблеск огней ночного боя.

— Скажи, ты вернешься?

— Наташенька, некогда! Мне пора. Вернусь я, не думай, жди!

Всего несколько секунд, но сердце забилось гулко, неуемно. «Пришла-таки!..» — подумал Байгушев, и в груди стало тепло-тепло.

— Мне пора, Наташик, иду!..

Тоненькая фигурка в армейской форме растворилась в темноте. Последнее, что видел еще Николай, были светлые волосы на непокрытой голове.

…Начало дамбы выросло перед ними внезапно, словно мираж. Черная, нависшая над солдатами громада насыпи казалась очень высокой. Может быть, потому, что они лежали на самом берегу, у воды. Первый взвод был уже где-то у насыпи. Теперь настал и их черед.

К отделению присоединились трое незнакомых солдат. У одного большой тюк. Другие тащили ящики. «Тол, наверное», — догадался Николай.

— А эти трое чего к нам пристали? — тихо спросил Байгушев отделенного.

От своего друга Николай не отставал ни на шаг. Впрочем, их всегда видели вместе — в бою или на отдыхе, привыкли, что они неразлучны. Люди в отделении часто менялись. Приходили новые. Они не знали того, что связало этих двух словно бы кровным родством или даже сильнее.

Случилось это еще под Москвой, на Угре. Тяжелые тогда были бои. Впрочем, легких, пожалуй, и не бывает. Переправилась группа бойцов на западный берег. Был ли это поиск, или командованию был необходим здесь плацдарм, — этого они так и не узнали.

На этом участке у немцев оказалось слишком много сил. Они «накрыли» переправившихся таким артиллерийским огнем, что вскоре всякая связь с восточным берегом была потеряна. На атаки немцев отвечало все меньше и меньше огневых точек.

К вечеру, в минутное затишье, отделенный позвал соседей. Отозвался один Байгушев. Но и тот был ранен в плечо. Стало ясно: им не устоять. Тогда Петро в наступающих