Загорелся зеленый, и они повернули направо, к центру. Пайк смотрел на однообразные магазины и фабрики по пошиву одежды, носящие названия типа «Жанко Экспорт» и «Голдпауэр Лтд», словно они были из какого-то дрянного шпионского фильма тридцатых годов, вроде «Бульдог Драммонд»[15] или чего-то похожего. Они меняли свои названия примерно каждые два месяца, чтобы всегда опережать полицейских.

Эта часть Лондона наводила уныние. Беднейшие из бедных обычно доживали здесь свой век. Японцы, русские, евреи, ирландцы. Теперь к ним добавились доведенные до отчаяния индийцы — все они вели жизнь, прямо противоположную невообразимому богатству Сити, с его стеклянными башнями и камерами наблюдения.

Машина проехала мимо Лондонского Госпиталя и свернула направо, на узкие улочки с домами в викторианском стиле рядом с Брик Лэйн.

— И чем Чес здесь занимается? — спросил Пайк, глядя на двух бенгальцев в длинных черных пальто, тащившихся невесть куда в этот холод.

— Живет с одной девчонкой. Не столько живет, сколько ночует. В данный момент у него нет подходящего жилья.

— Твой брат — вечный неудачник, Ноэль.

— Перестань, Пайки. Он делает все, что может.

Они выехали на улицу, вдоль которой располагались высокие, мрачные дома, столетние трущобы с бельем, развешанным на веревках между зданиями, разбитыми окнами, булыжными мостовыми и тощими подростками, которые слоняются, глазея на пришлых. И все темнокожие — азиаты, бангладешцы, бенгальцы. Вид жалкий, замерзший, потерянный.

— Вот мы и приехали, — сказал Ноэль, останавливая машину. — Трущобы «Монте-Карло».

— Кстати, их уже почти все посносили.

— Все меняется. — Ноэль заглушил двигатель. — Сейчас всюду пронимает капитал.

— А ты бы хотел, чтобы все оставалось как раньше? — спросил Пайк. — Одни сраные трущобы, зато в целости и сохранности для истории.

— Что ж, сейчас все меняется. Так?

— Разве? По-моему, это все то же старое дерьмо.

— Ты должен знать, где твое место, Пайки. Должен знать, где родился.

— Не знаю, — сказал Пайк. — В Лондоне временами начинает казаться, будто живешь в одном большом, блин, музее.

Было четыре часа. Уже стемнело. Влажный воздух стал морозным, как только скрылось солнце. Пайк вылез из теплой машины, чтобы запереть магнитолу в багажнике. Несмотря на куртку-дубленку, он весь дрожал от холода.

Ноэль уже поднялся по ступенькам к двери и говорил по домофону. Пайк посмотрел на него: точь-в-точь пасхальное яйцо на ходулях. Раздалось жужжание, и дверь открылась.

Внутри старого здания густо пахло кошками, подгоревшей едой и мочой. Холл освещала тусклая электрическая лампочка, а полы были без покрытия, просто голые доски.

— Вижу, Чес по-прежнему любит жить стильно, — сказал Пайк.

— Это всего лишь временно, пока он не найдет себе подходящей квартиры.

— Ты всегда выгораживаешь его, что бы ни случилось. Верно, Ноэль?

— Он — мой брат, я его оберегаю.

— Что за девчонка-то? — спросил Пайк, пока они поднимались по лестнице.

— Кристина. Совсем молоденькая. Смотреть было бы приятней, будь она повеселее.

Они прошли три этажа и оказались на самом верху. Ноэль постучал в исцарапанную обшарпанную дверь. Они подождали немного, затем он постучал еще раз.

— Кристина!

Наконец дверь открылась. За порогом стояла худощавая изможденная девушка. Лет ей, наверное, было около двадцати, хотя точно не скажешь. У нее были длинные черные сальные волосы, а бледное лицо желто-зеленого цвета — в прыщах. Брюки в черно-белую полоску, видимо когда-то сидели в обтяжку, но теперь свободно висели на ее костлявых ногах. Она слегка косила и выглядела довольно угрюмой. В этом лице совсем не было жизни. Ни искорки.

Пайк мог поручиться, что она — наркоманка.

— Привет, Кристина, — сказал Ноэль. — Чес дома?

— Не-а.

— Он вышел?

Кристина пожала плечами.

— Господи, Ноэль. — Пайк протиснулся вслед за девушкой в квартиру. — Если его нет дома, значит, он вышел. Ты знаешь, куда он ушел, сладкая моя?

Кристина снова пожала плечами и закрыла дверь.

— Или когда он вернется?

— Не-а.

— Ладно. Попытаемся еще раз. Когда он ушел?

Кристина хмыкнула и уселась в кресло, которое выглядело таким же болезненным и изможденным, как и его хозяйка. Перед креслом стоял трехсекционный электрокамин, две секции которого работали. Девушка свернулась клубком и мрачно уставилась на камин.

— Когда ты видела его в последний раз?

Кристина посмотрела из голого окна на здание напротив и пососала прядь волос.

— Не знаю. Вчера.

— Когда вчера? — спросил Пайк. — Во сколько?

Та не шелохнулась, лицо оставалось совершенно безучастным. Пайк решил, что она думает, но без особой уверенности.

Комната производила тягостное впечатление. На стене висел плакат с какого-то рок-концерта трехлетней давности, на полу лежал потертый ковер. Телевизор, два кресла, печка — вот и все, что здесь было. Да еще куча коробок у стены.

— Когда вчера? — спросил он еще раз. — Утром? Вечером?

— Вечером, — она взяла упаковку кексов «Джаффа» и начала жевать.

— Он ушел вчера вечером?

— Думаю, да.

— Во сколько?

— Поздно. Он ушел, вернулся, потом опять ушел, поздно…. Думаю, да-а.

— И ты его с тех пор не видела? — уточнил Ноэль.

Кристина покачала головой.

— Слушайте, мне пора уходить, — сказала она, продолжая поедать кексы и не двигаясь с места.

— Еще минуту, — сказал Пайк.

Девушка мрачно уставилась на пол, словно угрюмая школьница.

— А что во всех этих коробках? — спросил Ноэль, приоткрывая одну из них.

— Порнуха.

Нахмурившись, Ноэль вытащил стопку пластиковых дисков.

— Это дискеты, — объяснила Кристина. — Компьютерная порнография. Их достает один немец, знакомый Чеса. Присылает по кабелю Европы. Потом записывает на дискеты, а Чес сбывает.

— Вот оно что! — радостно сказал Ноэль. — Он не мог уехать далеко и бросить все это.

— Хотите купить? — предложила Кристина.

— Я не знаю, что с этим делать, — сказал Ноэль.

— А как насчет микроволновки? У меня есть парочка. Отдам за полцены. Новенькие…

— Нет.