Мне хочется учиться у Вас, потому что в Граншане мне будет лучше всего, — так я думаю. Я не очень упитанный, во мне 35 кило надежды.

Всего хорошего, Грегуар Дюбоск.

P. S. № 1: Я первый раз в жизни прошусь в школу, сам не пойму, что это со мной, наверно, заболел.

P. S. № 2: Посылаю Вам чертежи машинки для чистки бананов, которую я сам сделал, когда мне было семь лет».

Я перечитал письмо, вышло глуповато, но у меня не хватило духу переписывать в тринадцатый раз.

Я представил себе, с каким лицом директор будет его читать… «Откуда только взялся такой дурачок?» — наверно, подумает он, скомкает листок и запустит бумажный шарик в мусорную корзину. Мне и отсылать-то письмо уже не очень хотелось, но я обещал деду, в общем, отступать было некуда.

Я опустил его в ящик, возвращаясь из школы, а потом, когда сел обедать, перечитал буклетик и тут обнаружил, что директор был на самом деле директрисой! Вот осел-то! Это я так подумал про себя, закусив изнутри щеку. Осел, болван, трижды идиот!..

35 кило кретинства, это точно…

Потом наступили осенние каникулы. Я гостил в Орлеане у тети Фанни, маминой сестры. Играл на дядином компьютере, ложился не раньше двенадцати, а встать норовил как можно позже. Валялся до тех пор, пока двоюродный братишка не запрыгивал ко мне на кровать с кличем:

— Йего! Давай иг'ять в йего! Гьегуар, вставай, пойдем иг'ять в йего!

Четыре дня я строил ему из «Лего» то гараж, то деревню, то корабль. Когда я заканчивал, он улыбался до ушей, довольный-предовольный, а потом брал мою конструкцию и — бац! — со всей силы швырял ее на пол и смотрел, как она разлетается на тысячу кусочков. В первый раз я, честно говоря, разозлился, но когда услышал, как он смеется, сразу забыл о потраченных впустую двух часах. Братишкин смех я просто обожал. Он заряжал меня своим восторгом.

На Аустерлицком вокзале меня встречала мама. Когда мы сели в машину, она сказала:

— У меня для тебя две новости — хорошая и плохая. С какой начать?

— С хорошей.

— Вчера звонила директриса Граншана. Она готова принять тебя, только придется сдать что-то вроде экзамена…

— Пффф,… Ничего себе, хорошая новость… Экзамен! Как я, по-твоему, сдам экзамен? Ха-ха! А какая же плохая?

— Твой дедушка в больнице.

Я так и знал. Совершенно точно знал. Я это чувствовал.

— С ним что-то серьезное?

— Трудно сказать. У него был приступ, сейчас его обследуют. Он очень слаб.

— Я хочу его навестить.

— Нет. Пока нельзя. К нему сейчас никого не пускают. Ему надо восстановить силы…

Мама плакала.

Я взял с собой учебник, чтобы в поезде повторять грамматику, но так и не открыл его. Даже не пытался сделать вид, будто читаю. Поезд мчался вдоль бесконечных электрических проводов, километр за километром, и я отсчитывал столбы, повторяя шепотом: «Дедушка… дедушка… дедушка… дедушка… дедушка… дедушка… дедушка… дедушка… дедушка…», а между столбами думал: «Не умирай. Останься. Ты так нужен мне. И бабушке Шарлотте ты тоже нужен. Как же она без тебя? Ей будет очень плохо. А как же я? Не умирай.

Ты не имеешь права умереть. Я еще маленький. Я хочу, чтобы ты увидел, как я вырасту. Хочу, чтобы ты успел погордиться мной. Я ведь только-только начинаю жить. Ты мне нужен. И потом, если я когда-нибудь женюсь, я хочу, чтобы ты познакомился с моей женой, увидел моих детей.

Я хочу, чтобы мои дети ходили к тебе в закуток. Хочу, чтобы они полюбили твой запах.

Я хочу, чтобы…»

В Балансе меня встретил на перроне какой-то дядька. По дороге я узнал, что он в Граншане садовник, то есть, вернее… в общем, «управляющий» — это он сам так сказал…

Мне нравилось ехать в его грузовичке, в нем хорошо пахло бензином и сухими листьями.

Я пообедал в школьной столовой вместе со всеми. Сколько же здесь было здоровенных силачей! Меня приняли по-доброму, старожилы надавали уйму ценных советов: где лучше курить, чтобы не засекли, как подлизаться к буфетчице, чтобы давала добавку, как проводить в спальню девчонок после отбоя по пожарной лестнице, какие пунктики у учителей и еще много чего…

Они громко смеялись. Глупые. Но это была хорошая глупость. Мальчишки такими и должны быть.

Мне нравились их руки, все в мелких порезах, с чернотой под ногтями. Кто-то спросил меня, почему я здесь.

— Потому что меня больше никуда не принимают.

Они заржали.

— Так-таки никуда?

— Совсем никуда.

— Даже в школу для дураков?

— Да, — ответил я, — в школе для дураков сказали, что я плохо повлияю на остальных учеников.

Один парень хлопнул меня по спине:

— Наш человек!

Потом я сказал им, что завтра мне сдавать экзамен.

— Так чего же ты здесь торчишь? Марш на боковую, тебе утром надо быть в форме!

Спал я плохо. Мне снился странный сон. Как будто я гуляю с дедом Леоном по обалденно красивому парку, а он все дергает меня за рукав и говорит: «Где тут покурить, чтобы не засекли? Спроси у них где…»

За завтраком я не мог ничего есть. В животе — железобетон. Никогда в жизни мне не было так плохо. Я не мог вздохнуть и обливался холодным потом. Меня кидало то в жар, то в озноб.

Меня посадили в маленькой классной комнате и надолго оставили одного. Я уж подумал, что обо мне забыли.

Наконец пришла какая-то женщина и дала мне толстую тетрадь с вопросами.

Строчки так и плясали у меня перед глазами. Я ничегошеньки не понимал. Я положил локти на стол и уткнулся головой в ладони. Мне надо было перевести дух, успокоиться, отвлечься. Вдруг я чуть не уперся носом в надписи на столе. Одна была такая: «Я люблю большие сиськи». И еще: «А мне больше нравятся разводные ключи». Я улыбнулся — и принялся за работу.

Сначала дело пошло неплохо, но чем дальше я переворачивал страницы, тем меньше находил ответов. Я запаниковал. Хуже всего оказался абзац в несколько строчек, под которым стояло задание: «Найдите и исправьте все ошибки в этом тексте». Ужас — я не нашел ни одной. Я действительно последний тупица. Полно ошибок, а я их даже не вижу! В горле у меня понемногу набухал ком, в носу защипало. Я широко раскрыл глаза. Только не плакать. Я не хотел плакать.