Потому что если в городе появилась Кровавая Ведьма…

Тогда мы все в опасности.

Грохот сковородок и аромат жарящегося бекона вырывают меня из сетей беспокойного сна. На задворках сознания остаются обрывки кошмара, но и они тают, едва я пробую на них сосредоточиться.

Если подумать, так даже лучше.

Рядом на надувном матрасе ворочается Джемма. Одно время мы ночевали друг у друга по очереди, но после моего прошлогоднего каминг-аута ее предки заметно ко мне охладели. У них в доме внезапно появились новые правила: двери не закрывать, постоянно находиться под наблюдением взрослых, ночевать в разных комнатах – ее родители словно опасаются, что моя, скажем так, квирность заразна.

– Доброе утро! – нараспев говорю я, когда Джемма трет глаза и садится.

– Доброе! – бурчит в ответ Джемма, потягивается, подняв руки над головой, и громко зевает. – Жуткий вчера был вечерок, да?

– И мерзкий, – добавляю я, и по спине бегут мурашки. Плотно заворачиваюсь в одеяло и сажусь в постели, мягким щитом отгородившись от воспоминаний о внутренностях и капающей крови растерзанного зверька.

– Не верится, что твой разговор с Той-Кого-Нельзя-Называть обошелся без смертоубийств. – Джемма вытаскивает из спортивной сумки зубную щетку и направляется к двери. – Чудо, летнее чудо!

– Умора, Джемма, просто умора.

– Но ты ведь меня любишь! – Джемма выплывает за дверь, и аромат жареного бекона усиливается.

Пока подруга умывается в гостевой ванной, собираю волосы в хвост и беру сотовый. Не терпится узнать новости: вдруг полиция уже арестовала непутевого регуляра, балующегося магией жертвоприношений.

Вбиваю пароль и удивляюсь тому, как долго мама позволила мне спать. Обычно, стоит мне встать после девяти, родители сразу промывают мозги. По привычке сперва проверяю уведомления, потом перехожу к новостям. Мое имя есть в тегах к нескольким размытым снимкам у костра (наша с Джеммой предвечериночная фотка собрала приличное число лайков), в директе ждет одно непрочитанное сообщение. Чисто машинально открываю его и замираю.

Оно от Вероники.

Едва на экране появляется ее имя, на глаза наворачиваются слезы. Сообщение нужно удалить непрочитанным, заблокировать ее аккаунт, чтобы не присылала ничего больше. Но не могу. Я должна выяснить. Может, Вероника хочет извиниться. Вчерашний вечер заставил ее пожалеть о случившемся между нами. Может…

Ханна!

Сегодня я оканчиваю школу. Лучшей на потоке, как и обещала тебе, когда мы были маленькими. У меня получилось, Ханна, получилось! Ты должна присутствовать на выпускном и сидеть в первом ряду. Большую часть речи я написала именно для тебя. А без тебя она прозвучит фальшиво. Здесь будут родные и близкие всех выпускников. Неужели это ничего для тебя не значит? Мы дружим чуть ли не с рождения. Случившееся в Нью-Йорке не должно ничего изменить.

На твоем месте я пришла бы.

В.

Перечитываю сообщение, зашифрованное, чтобы ковен не упоминался, и терзаюсь ее словами. Стоит ли мне там быть? На моем месте Вероника и впрямь пошла бы?

В коридоре дверь открывается и захлопывается. Я стираю слезы, потом историю нашей переписки. Больно смотреть, как за секунду уничтожаются годы общения. Едва они исчезают, хочется их восстановить, но что сделано, то сделано, совсем как с нашим романом.

Дверь распахивается, в комнату заходит Джемма. Волосы плотно обернуты полотенцем, рубашка липнет к невысохшей коже.

– Чем занимаешься?

– Ничем. – Собственный голос кажется мне виноватым.

Джемма наклоняет голову набок – с огромным полотенцем на волосах получается уморительно.

– Тогда почему вид у тебя как после удара под дых?

– Ничего подобного…

– Опять Вероника, да? – Джемма залезает на кровать и тянется к моей руке. – Что она выкинула теперь?

Смотрю в потолок, словно это сдержит поток эмоций… и слез, заливающих глаза.

– Пожелала, чтобы я прибежала к ней на выпускной.

А он начался двадцать минут назад. Наверное, сейчас Вероника выступает с речью и смотрит в море лиц, надеясь увидеть и мое.

– Тебе жаль пропускать его?

Да. Нет. Наверное. Я качаю головой и треплю одеяло.

– Это делает меня ужасным человеком? Мы ведь подружились чуть ли не в младенчестве, задолго до того, как Вероника стала моей девушкой.

– Это ее предлог? – Джемма обнимает меня за плечи. – Ханна, Вероника тебя обидела. Не позволяй ей давить на твое чувство вины за желание прийти в себя. Ты ничего ей не должна.

– Знаю. – Если бы все было так просто. Если бы я могла окончательно вычеркнуть ее из жизни. – Но ведь…

– Никаких но. Ты приняла решение, она тоже. А на выпускной ты уже опоздала. – Джемма отстраняется и снимает полотенечный тюрбан. – Устроим ритуальное сожжение ее вещей? – Подруга показывает на шкаф, в который запрятала памятки наших с Вероникой отношений, собрав их в коробку из-под обуви. – Помню, что велела тебе их сохранить, но, возможно, тебе пора избавиться от шлаков.

– Девочки! – кричит мама с первого этажа. – Завтрак готов!

При упоминании еды Джемма оживляется – проводит расческой по волосам и бежит к двери. Я ковыляю за ней – великанша-нескладеха по следам балерины.

– Доброе утро, миссис Уолш! – с улыбкой говорит Джемма. – Помочь вам накрыть на стол?

– Уже накрыто, но спасибо за предложение. – Мама кивает в сторону коридора, ведущего в столовую. – Садись, а я только тосты захвачу.

Упрашивать Джемму не нужно: она чуть ли не рысью выбегает в коридор и исчезает в столовой. Я за ней не спешу: направляюсь на кухню за мамой.

– Ханна, в чем дело? – Мать останавливается, держа в руках блюдо, полное тостов.

– Вчера вечером на костре случилось что-то странное. Мы с Вероникой…

– Мари, вы где? – Зычный папин голос разносится по дому. – Яичница стынет!

Мама берет блюдо одной рукой, другую кладет мне на плечо.

– Очень жаль, что вечер получился неприятным. Знаю, у вас с Вероникой сейчас не самые лучшие отношения, но вам надо научиться нормально общаться. Поговорим об этом после бранча.

– Нет, мама…

Но она уже ушла. Я следую за ней в столовую: на тарелках разложены фрукты, яичница и горки жареного бекона. Мама ставит блюдо с тостами в центр стола, и мы садимся.

– Доброе утро! – Отец улыбается мне поверх чашки с кофе.

Я с полным ртом бекона бормочу что-то невразумительное.