столько, сколько в лесу грибов, я посетил четыре неизвестных мне до того кратера; я спускался в вечно-клокочущий Гунунг-Гелунгун, и не испугался даже вулкана на острове Сумбава.

— Как? вы спускались в вулкан Тамборо, который в 1815 г. встряхнул весь Индийский архипелаг и покрыл его пеплом?

— Да, был на дне его кратера…

— Да вы после этого прямо герой, лорд! — воскликнул удивленный профессор. — Сдаюсь и сейчас же выхожу наверх, чтобы вместе собраться в дорогу.

— Не трудитесь, профессор, подождите меня там, — охота вам без нужды идти 300 метров взад и вперед. Я принесу все, что нужно.

— Тем лучше. Берите побольше масла для лампочек, захватите съестных припасов, магнит и канатную лестницу. Я пришлю к вам своего молодца; он понесет вещи и проводит вас ко мне.

— А про меня вы совсем забыли? — обиженно спросил Станислав, наклоняясь над ямой.

— Я не забыл тебя, милый мой, но ты должен остаться наверху. Тебе незачем подвергаться той адской жаре, которая ожидает нас на глубине.

Станислав чуть не прослезился и принялся так страстно уверять, что он совсем не боится жары, что профессор в конце концов уступил и позволил ему спуститься вниз вместе с лордом.

VI

НА ГЛУБИНЕ 1000 МЕТРОВ

Ровно через час англичанин встретился с палеонтологом на глубине 200 метров от дна оврага. Термометр показывал 21° по Цельсию. Для ознаменования счастливой встречи лорд предложил распить бутылку шампанского, после чего они втроем (босняк от дальнейшего путешествия отказался), все в розовом настроении, продолжали путь в мрачную глубь.

— Здесь совсем не жарко, — заметил спустя несколько времени Станислав.

— Что-то ты запоешь, когда мы спустимся метров на пятьсот пониже? Впрочем, прирост теплоты не везде бывает одинаковый. Обыкновенно полагают, что через каждые 30 метров прибавляется один градус; но есть места, где температура возрастает на один градус через каждые 80 и даже 87 метров, как, например, под Ливерпулем.

— А какой вы здесь заметили прирост? — спросил лорд Пуцкинс.

— Мы в настоящую минуту на глубине 300 метров — спустились, значит, еще на 100 метров; там было 21°, здесь 23°; на каждые 50 метров приходится, следовательно, 1°. Прирост небольшой, но тем лучше для нас, потому что мы глубоко пойдем.

— А где мы теперь находимся?

— В меловых пластах…

— Но я здесь совсем мела не вижу.

— Меловые пласты не всегда состоят именно из мела; именуются же они так потому, что отлагались в меловой период[7], получивший свое первоначальное название в Англии и Франции, где в ряду его отложений белый мел играет весьма видную роль. Во многих местах к меловым породам принадлежит известняк, содержащий раковины и кораллы, и мергель (смесь известняка с глиной). Из полезных ископаемых меловой системы известны: каменный уголь, асфальт, железные руды, нефть. Меловой уголь образует весьма тонкие пласты. Он по большей части очень смолист и образовался путем разложения не сигиллярий, каламитов и лепидодендронов, как уголь каменноугольного периода, а саговых и хвойных деревьев.

Путешественники при слабом свете лампочек дошли между тем до следующих пластов, юрских. Здесь профессор поминутно делал какие-то измерения на стенах и вносил их в записную книжку. Его поражала необыкновенная мощность пластов этой системы. Он прошел мимо толстых верхних и средних слоев, известных под именем белой и бурой юры, и остановился среди нижних, называемых черной юрой. Профессор сиял от удовольствия.

— Мы находимся среди самых старых отложений юрской системы, — сказал он. — В течение получаса мы ушли за миллионы лет назад, в прошедшее…

— В прошедшее?

— Конечно. Мы в катакомбах юры, и здесь каждая окаменелость, каждая мало-мальски сохранившаяся раковинка — драгоценный для науки свидетель прежней, давно угасшей жизни…

— А как отложения этого периода, одинаковы они на всем земном шаре или нет?

— Конечно, неодинаковы. Как и меловые и все другие, они в одних местах толще, в других тоньше, а в некоторых их вовсе нет. — Чем же это объясняется?

Сигиллярия Каламит

— Объясняется это различными воздействиями тепла, воды и воздуха, которым подвергались и подвергаются пласты. Во многих местах, например, верхние пласты настолько выветрились или размыты, что на поверхности земли оказывается очень древний пласт, и его можно было бы принять за молодой, если бы заключающиеся в нем окаменелости не обнаруживали его древности. Кроме того, здесь важно и само происхождение пластов. Так, пласты одной и той же системы в одних местах отлагались из морской воды, в других из вод пресноводных, то есть на дне рек озер и болот… А затем, вперед! — заключил профессор. — Глубже мы найдем, быть может, вещи более интересные.

И путешественники наши стали с большими усилиями, при помощи рук, ног, канатов и лесенок пробираться дальше. Неутомимый профессор все время внимательно разглядывал стены, что-то соскабливал, растирал между пальцами, наконец торжественно объявил:

— Мы только что оставили за собою триас, т. е. миновали последний период мезозойской эры, соответствующей средним векам в истории земли, и теперь опускаемся вглубь веков древней ее истории, известной в науке под именем эры палеозойской.

— Теплеет как будто, — заметил Станислав.

— Я думаю… Мы находимся на глубине 750 метров. Цельсий показывает 33°.

Лепидодендрон

Продолжая беседу, путешественники незаметно спустились еще на 150 метров. Температура поднялась до 36°. Они были теперь среди красных песчаников пермской системы (диаса), прорезанных тоненькими слоями глинистого сланца[8], доломитового известняка[9] и каменного угля, и среди этих отложений дошли до глубины 1000 метров.