лавину пулями, она все сметет на нескольких километрах до Дома Советов.

Прорыв блокады парламента предотвратить теперь, мне стало ясно, можно только раздачей боевых патронов рядовым карателям. Но их командиры не учли сокрушительную энергию толпы-лавины. И они на Смоленской площади — перед поворотом с Садового к Дому Советов — выставили не роту автоматчиков, а полчище омо- новцев-костоломов с дубинками, щитами и водометными машинами при них.

Сия абсолютно, казалось бы, непреодолимая преграда нисколько не смутила толпу. В ее авангарде развернули захваченные у милиционеров на Крымском мосту грузовики с железными будками и автобусы и задним ходом под струями водометов двинули их на первые ряды омоновского полчища. Одновременно в них полетели камни, не убранные с обочин тротуаров со вчерашнего сражения на Смоленской. Мужики из толпы отчаянно полезли в рукопашные бои с им путь преградившими. И возникло красочное зрелище.

Тысячи и тысячи омоновцев-костоломов, собранные за большие деньги со всей России, побежали. Они улепетывали со щитами и дубинками, сплошь покрыв до моста Садовое кольцо и выезд с него, и въезд на него же.

Дух разномастной толпы одолел мускулистые телеса отрядов милиции особого назначения. Идейная одержимость взяла верх над высокооплачиваемой службой. Толпа готова была лечь костьми за бесплатно. Сотрудники ОМОНа за деньги отказались рисковать здоровьем и дали деру. Начисто освободив дорогу к Дому Советов.

Толпа хлынула с Садового на Новый Арбат и повалила на Красную Пресню — к превращенному в тюрьму дворцу парламента. Далее происшедшее — как быстро сменяющиеся кадры кино.

Исчезают при виде толпы бойцы оцепления Дома Советов. Перед заграждениями — пусто. Толпа разрывает спирали колючей проволоки и раздвигает железо окружавших парламент поливальных машин.

Грохочет пулемет из здания московской мэрии — из штаба блокады Дома Советов. Грохочет — и умолкает после двух-трех очередей по толпе: то ли снайпер из дворца парламента убрал пулеметчика, то ли он сам снял палец с гашетки, испугавшись убивать невооруженных людей.

Сквозь бреши в заграждениях толпа плывет к подъездам Дома Советов. Навстречу ей высыпают его защитники — вооруженные и безоружные. Среди них я вижу поэта Владимира Лещенко с железной трубой в руке и певицу Тамару Картинцеву с сумкой медсестры на плече. Обнимаюсь сначала с Володей, потом — с Тамарой. На лицах вокруг — радость несказанная.

Возникают парни в черной униформе с автоматами — парни из Русского национального единства. Их бросают от Дома Советов к зданию мэрии, из которого палил пулеметчик. Туда устремляется и тьма людей с площади у парламента. Слышатся выстрелы.

Я в гуще тел пробираюсь к объекту штурма. Перед парадными дверями мэрии на асфальте — лужа крови. Кто- то был ранен или убит. Из этих дверей выводят под конвоем зама московского градоначальника. Начальники же милицейские вместе с подчиненными скрылись через черный ход. Появляется из мэрии генерал Макашов в черном берете и провозглашает:

— Теперь у нас не будет ни мэров, ни пэров, ни сэров, ни херов!

Парни из РНЕ, сказал мне их лидер Александр Баркашов, установили посты на этажах мэрии. Все. Штаб блокады парламента ликвидирован.

Возвращаюсь к Дому Советов. У стен его море человеческое рукоплещет чьей-то завершенной речи с балкона. Там — исполняющий обязанности президента Руцкой и назначенные им министры, председатель Верховного Совета Хасбулатов и известные депутаты. Им вволю теперь можно глаголами жечь сердца превеликой толпы. Но для чего?

Всем на балконе, вероятно, очевидно: прорыв блокады парламента восставшими москвичами не означает краха режима Ельцина. Восстановлено то, что было 21 сентября — в день президентского указа о роспуске высшего органа власти страны. Не признавший этот указ парламент — снова без тюремщиков. Низложенный им де-юре Ельцин по-прежнему де-факто — при полномочиях. Как обязать министерства и ведомства подчиняться не Ельцину, а Руцкому — по закону возведенному парламентом в ранг и. о. президента?

Я протискиваюсь в толпе к двадцатому подъезду Дома Советов. Предъявляю охране пропуск, вхожу в холл и замечаю: ура — лифты работают. Свет дали. Хозяйственников Москвы, десять дней лишавших парламент электричества, народное восстание образумило. А отключенные стационарные и мобильные телефоны Руцкого и Хасбулатова не врубили ли уже? И не звонят ли им высокие чины исключительной власти и не присягают ли на верность?

Вход на балкон Дома Советов, где находились и. о. президента, председатель Верховного Совета и иже с ними, торожил с автоматом мой знакомый — здоровяк-сибиряк, лидер русских националистов Тюмени Александр Ре- іетов. Мы поздоровались, и он пропустил меня к стояв- пим вокруг микрофона. Нет, оказывается, убеждаюсь я іерез пару минут, телефоны Руцкого и Хасбулатова без- лолвствуют.

Отречение высокопоставленных чиновников от поправшего Конституцию Ельцина не состоялось. И Руцкой)росает клич в толпу: всем в Останкино — возьмем телерадиоцентр и укокошим пакостный ельцинский режим в эфире перед всем народом.

Толпа восторженно загудела: да, да, да! Она, толпа, воодушевленная проломом ею страшных преград из отборных милиционеров на Крымском мосту и Смоленской площади, жаждала действия и готова была ринуться в любом управлении. Руцкой указал на телерадиоцентр в Останкино. Ну и его взятием довольствуемся.

Меня, частичку победоносной толпы, клич Руцкого нисколько не смутил: всем велено в Останкино — и я туда же.

На выходе из двадцатого подъезда Дома Советов меня остановил с раздраженным лицом Сергей Потемкин:

— Николай, кто может отменить эту идиотскую установку Руцкого?

— Какую именно?

— На поход к телецентру. Нельзя прорву бунтовщиков уводить из центра Москвы на окраину — в Останкино. Нельзя.

— А что надо делать?

— Надо перекрыть троллейбусами и автобусами все подъезды к правительственным учреждениям и взять их под наш контроль. Прежде всего — Министерство обороны.

Потемкин расстегнул свою коричневую куртку, под которой висел автомат:

— Погляди, я разжился оружием" Мои друзья — нет. А если в Доме Советов нам выдадут два десятка стволов, то в родном Министерстве обороны мы снимем охрану и проведем туда родного человека — десантника Ачалова. Его ведь Руцкой назначил министром обороны?

— Да.

— Ачалов — боевой генерал с авторитетом в войсках. Займет он кабинет министра — к вечеру в Москве высадятся десантные дивизии. Не будет их, не поставят они раком перед парламентом всех чиновников, Ельцин вызовет штурмовую авиацию и разнесет Дом Советов. Шкурой вояки чую бомбежку. Нам не телецентр нужен, а Министерство обороны. Иди и скажи это депутатам.

Я положил руку на плечо Потемкину:

— Извини, я — спец по складыванию слов, а не по военным действиям. И мне, бумагомарателю, нелепо лезть с поучениями к политикам. И от тебя, матерого вояки, твои доводы уже никто не воспримет. Решение принято и исполняется: видишь — народ заводит брошенные омоновцами автобусы и грузовики.