Аликс поняла, что попалась в ловушку.

— Да нет же, я не могу! В конце концов, у меня скоро попросту не будет времени, потому что я найду работу!

— Работу?! Вы думаете о том, чтобы найти работу после смерти вашего отца?

— Не думаю, а должна ее найти. Микеле помешал мне признаться в этом тогда, в ресторане. Дело в том, что мой отец был простым кассиром, а вовсе не банкиром, и мы с вами принадлежим к разным кругам. Сейчас я живу на те скромные средства, которые оставил мне отец, и, чтобы остаться в Италии, мне нужно во что бы то ни стало найти работу.

— Какую, например?

— Например, служащей, продавщицей или дежурной в отеле. В общем, любая работа, где пригодилось бы мое знание двух языков.

— А пока не подыщете… — Леоне окинул взглядом убогую комнату. — Будете жить здесь?

— Только до завтра. Завтра я отсюда съезжаю.

— Куда?

Неожиданность вопроса привела Аликс в замешательство.

— Пока не знаю. Но какое это имеет значение?

Леоне вставил в мундштук сигарету и сухо сказал:

— Ну что ж, поскольку у вас пока нет ни жилья, ни работы, быть может, вы примете через меня радушное приглашение моей мачехи пожить у нас на вилле некоторое время?

У Аликс перехватило дыхание.

— Но… Но синьора Париджи считает, что у нас с Микеле роман!..

— Она с радостью восприняла бы и вашу помолвку — это ее слова. Но это что касается будущего. А пока ее вполне устраивает ситуация, расписанная Микеле. Вы ей понравились, и она хотела бы видеть вас в своем доме. Благодаря вам она надеется чаще видеть Микеле. Вот и все, «проще простого», как говорят у вас в Англии.

В другое время Аликс растрогал бы этот старательный английский выговор, но сейчас она только и могла, что эхом повторить:

— Проще простого? И это когда все представлено в таком ложном свете?

— Представить все в ложном свете пришло в голову Микеле, а не мне, заметьте, — напомнил он. — Я лишь надеялся убедить вас представиться в этом ложном свете на то время, пока шаткие нервы его матери требуют бережного обращения. Как только ей станет лучше… — Он замолчал и поднялся. — Впрочем, как бы то ни было, я не имею ни малейшего намерения похищать вас и единственное, на что надеюсь, это предложить вам подходящий гонорар. Вы сказали, что нуждаетесь в работе. Вот она и нашлась. И если вы не можете выполнить мою просьбу из сочувствия, то тогда, быть может, подумаете и назовете сумму?

Опустив глаза, Аликс разглядывала свои руки.

— Я не могу принять деньги. С другой стороны, взывая к моему милосердию, вы очень затрудняете для меня отказ, — тихо проговорила она.

— Тогда, пожалуйста, синьорина, не отказывайте мне в этой просьбе. Просто считайте, что делаете это из жалости к больной женщине, вот и все.

Впервые за все время он, казалось, не требовал, а просил и, когда она ничего не ответила, подошел и склонился, чтобы поцеловать ей руку.

— Я сейчас еду искать Микеле, — сообщил он. — Когда найду, пришлю его к вам. А вы пока решайте. Если согласитесь пожить у нас, то приезжайте сегодня к ужину. Насколько я понял, в течение дня вас можно будет застать дома?

Аликс хотелось крикнуть «Нет!», а после его ухода собрать сумки и сбежать, но вместо этого она сказала:

— Да, я буду дома.

Услышав в ответ «Спасибо, синьорина», она поняла, что обрекла себя на нечто большее, нежели просто ожидание приезда Микеле.

Жаркое солнце клонилось к закату, отбрасывая длинные тени на старую Аппианскую дорогу, но Аликс меньше всего думала в этот дивный вечер о чудесах, которые за свою двадцатитрехвековую историю повидал этот древнейший в мире путь. Когорты легионеров, караваны вьючных мулов, колесницы, кареты, легковушки, грузовики и джипы — кто только не колесил по ней за это время. Величественные руины древнеримских усыпальниц возвышались чередою вдоль нее, а под нею тянулись длинные темные коридоры античных катакомб, бледно-розовые асфодели цвели по ее краям, а вдоль обочин на траве в ожидании рейсового автобуса собирали недоеденные припасы группы туристов, выехавших на пикник. Но для Аликс это был всего лишь прямой путь, неуклонно увозивший ее все дальше и дальше в паутину лжи и обмана.

Рядом с нею за рулем уже не крошечного, видавшего виды «тополино», а роскошного автомобиля сидел Микеле, объяснивший, что идея насчет «подобающего транспорта» принадлежит не ему, а Леоне. Некоторое время Микеле не беспокоил ее разговорами, потом сообщил:

— Венеция не посвящена в наш секрет. О нем знаем только мы трое.

— Понятно. Спасибо, что предупредили.

Ее безразличный тон заставил Микеле насторожиться.

— Но вы ведь не собираетесь из-за этого вернуться? — с молящими нотками в голосе попытался выяснить он.

— Если бы собиралась, то сейчас не ехала бы в этой машине.

Он вздохнул.

— А я уж было заволновался. — Он положил руку ей на колено и, перейдя на «ты», сказал: — Ну, не вешай нос! Все, что от нас требуется, это сыграть свои роли и предоставить Леоне руководить спектаклем. Должно сработать. К тому же, познакомившись поближе, мы могли бы превратить этот роман в настоящий. Как ты считаешь?

— Как ты можешь так говорить? Ведь ты просто использовал меня.

Он кивнул:

— Знаю. И очень стыжусь. А еще должен признать, ты не совсем подходишь под тот тип, который мне нравится. Мне нравятся знаешь какие… — Он сделал рукой красноречивое волнообразное движение. — Ну, в общем, сочные, яркие, страстные… Те, что манят и дразнят мужчин одним своим видом, а уж, упаси бог, не бесхитростные скромницы и недотроги вроде тебя… Только не обижайся. А ты каких мужчин предпочитаешь?

— Я никогда не делила их на типы.

— Думаешь, не знаю, что это означает? Но ты молодец, что призналась. Кстати, Леоне здорово подцепил меня на крючок. Я поначалу думал, он шутит, что ты согласилась. А скажи, почему ты утаила от него, что я заманил тебя перед самым «Дей Фьори»?

— Не знаю. Наверное, уже тогда подсознательно решила, что соглашусь, и во мне заговорила гордость.

Микеле одобрительно улыбнулся:

— Ну и молодчина! Леоне мне бы голову оторвал, если бы узнал.

— Знаешь, я все-таки чего-то не понимаю, — задумчиво проговорила Аликс. — Вот ты все время делаешь из Леоне чуть ли не чудовище. Например, говоришь, что он не умеет обращаться с женщинами, что твоя мать боится его и что он придирается к ней. Тогда почему же он решил заставить нас участвовать в этом спектакле? Выходит, он беспокоится о ней так же, как и ты?

— Во-первых, я сказал, что у него «неправильный взгляд на женщин», а не то, чтобы он не умел обращаться с ними. Это разные вещи. Разве нет? А что касается маминого состояния, то все не так ужасно, как ты сама потом поймешь. Даже Леоне не может не понимать, что все эти разговоры слишком преувеличены. Скорее всего он просто хочет, чтобы я плясал под его дудку, был у него марионеткой.