— А-а!! — закричала пуще прежнего, бедная мать, протягивая свои руки к директору, пытаясь её остановить.

— Замолчите немедленно!! — прикрикнула, в свою очередь, та на несчастную женщину и, обратившись к толпе, сурово приказала: — А ну, живо по местам!

Народ покорно стал расходиться…

— Амир, ты меня слышишь?! — шлёпая по щекам, наклонилась к несчастному мальчику, начальница. — Если они тебя спросят, скажи, что ты сюда совершенно случайно зашел — просто, посмотреть, понял?! Ты меня слышишь?!

Рядом, распластавшись на полу, выла убитая горем мать, перекатываясь из стороны в сторону.

— Дайте ей срочно воды и выведите отсюда! — скомандовала Анна Олеговна своим подчиненным, продолжая теребить не пришедшего в сознание несчастного партня. — Ты меня слышишь, Амир?! Запомни: ты здесь не работаешь… ясно?!

…Через месяц, мать Амира явится за зарплатой сына.

— Я ничего не знаю: пусть он сам ко мне придёт, и тогда поговорим… — заявила предпринимательница, узнав, что парень остался жив.

— Но он не может встать… — слёзы непроизвольно навернулись на глаза несчастной женщины. — И потом: я, всё же, его мать…

— Я дважды не люблю повторять! — ледяным тоном отрезала директорша, устраиваясь удобней в свой «джип» и хлопнула дверцей автомобиля перед самым носом Дили. — Вы и так уже мне столько нервов истрепали!

Новенькая иномарка резко тронулась с места, обдав гастарбайтершу облаком пыли и выхлопных газов, исчезнув вскоре совсем из виду.

Волна эмигрантов и гастарбайтеров уже давно докатилась до берегов Невы. Мне много раз доводилось видеть своих земляков, работающих на стройке, подметающих питерские дворы, обслуживающих многочисленные кафе и столовые, где они буквально приросли к «мойке» и швабре. А вот, в аэропорту — ещё не доводилось…

Пройдя многочисленные кордоны, обеспечивающие безопасность нашего перелета, я наконец-то очутился в так называемом накопителе — большом и просторном помещении, с кондиционерами «зима-лето» и удобными кабинками для туалета. Вот только таблички, ведущей к комнате для курения, почему-то нигде не нашёл.

К великому изумлению, возле туалета, я заметил двух землячек в униформе, которые только что подмели и прибрались во вверенном им участке. Я инстинктивно рванулся к ним.

— Простите, а где тут можно покурить? — вежливо поинтересовался я.

Симпатичная женщина лет сорока округлила свои глаза:

— Что Вы, что Вы! Здесь категорически запрещено курить!

И тут же, заговорчески подмигнув, и понизив голос, доверительно сообщила:

— Но, если очень хочется, то можете покурить в туалете, а я Вас покараулю…

— То есть? — не понял я.

— Ну, в общем, за 50 рублей я не только закрою глаза на это нарушение, но ещё постою на «атасе».

«Обана! — подумалось мне. — Приехали…»

Курить мне почему-то сразу расхотелось. Остался только какой-то неприятный осадок.

Ни слова не говоря, я с силой дёрнул дверь туалетной кабинки на себя. И тут же, следом за мною поспешила встревоженная уборщица.

— Тут нельзя курить!! — заверещала, было, она…

— Закройте сейчас же дверь с обратной стороны и оставьте меня в покое! — заорал я на неё, в свою очередь. — Я и без Вас знаю — для чего предназначены туалеты!

И сразу вспомнил про оригинальных американцев, которые вешают в подобных помещениях таблички следующего содержания: «Не бросайте окурки в наши писсуары, ведь, мы не писаем в ваши пепельницы».

Землячка нехотя повиновалась, нетерпеливо поджидая снаружи.

Едва я открыл дверь, как она в ту же секунду ворвалась в туалет и стала водить своим длинным носом во все стороны:

— Не курил? Нет? — подозрительно осведомилась она, перейдя, почему-то, уже на «ты» и усиленно втягивая в себя ароматы сортира.

Я со злостью захлопнул дверь и с грустью направился к своей ручной клади.

Феруз — двадцатилетний парнишка из Узбекистана, приехал на заработки в Россию. Русского языка почти совсем не знает. В семи комнатной коммунальной квартире ютятся 57 земляков — гастарбайтеров. Словом, обычная картина.

Через неделю, не без помощи друзей, ему удалось наконец-таки устроиться на стройку, таскать кирпичи.

Поздним вечером, после первого трудового дня, усталый, но довольный, вваливается в свою ночлежку.

— Ну, как? — обступают его земляки.

— Вот, семьсот рублей дали… — гордо демонстрирует он заработанные деньги. — Только, я не понял: идти ли мне завтра на работу или нет?

— Что тебе сказал бригадир?

— Не знаю… То ли рыбу надо завтра разгружать, то ли — мясо… Я же по-русски не понимаю…

— У тебя есть номер телефона бригадира? — вдруг спохватывается один из его друзей. — Ты, хоть, запомнил — как его зовут?

— Володя — отвечает Феруз и достаёт из кармана аккуратно сложенный вдвое огрызок бумажки.

Товарищ, более-менее сносно владеющий русским языком, достаёт свой мобильник и начинает набирать записанный на листочке номер.

— Алё! Здравствуйте, это Володя?!

— Да. А это — кто? — в свою очередь, интересуется бригадир.

— Простите, Вы Феруза знаете? Он у Вас сегодня работал…

— Да… — смущённо произносит Володя, вспомнив про новичка, которому он обещал заплатить в конце работы тысячу рублей. И уже в следующую секунду его охватывает праведный гнев на непутёвого работника, с которым ему предстояло сегодня изрядно намаяться. — Но ведь, я заплатил ему…

— Да, да. — поспешно соглашается собеседник. — Он только хотел выяснить — во сколько ему завтра выходить на работу? То ли рыбу разгружать, то ли — мясо… Что Вы ему сказали?

Наступает некоторая пауза, после чего, трубка разряжается диким хохотом. Наконец, с трудом взяв себя в руки, бригадир проясняет:

— Я ему сказал, что он — «ни рыба, ни мясо», и что мне такие работнички больше на хер не нужны!