После этого случая Самвел пропал на некоторое время, а когда появился, был уже не тот. Посерел, по утрам он не досаждал Первому, так как появлялся на улице далеко за полдень. Как обычно, стрелял сигареты, приставая к прохожим с дозволенной только ему беспардонностью. Но общаться с райкомовскими чурался.

Кстати, Армагеддона перевели на другую работу. Его заменил субъект по имени Моав Еприков.

Однажды во время прогулки по саду шеф сам лично подошёл к ограде и попытался подозвать слоняющегося на улице убогого. Он протянул сквозь решётку руку с сигаретой. В ответ Самвел только фыркнул и наградил Первого неприличным жестом.

Недавно я поменял место работы и специальность тоже. Наш институт закрыли, срочно пришлось переквалифицироваться – перестал быть социологом, стал специалистом по госзакупам. Ещё раньше я работал журналистом.

– Ты меняешь профессии, как наш общий знакомый Миша жён, – сострил мой приятель Геворк. – Ты не слышал, что он шестой раз женился?

– Разница в том, что Миша в свободном поиске, мне же выбирать не приходится, – ответил я.

У самого Геворка по части занятости дела обстояли приблизительно так же, как у меня. Некогда он работал на станкостроительном заводе инженером. Завод приватизировали и закрыли. Новые владельцы в течение недели в виде металлолома вывезли в Турцию всё оборудование до последней гайки.

Геворк начал играть в духовом оркестре министерства внутренних дел. Он с благодарностью вспоминал деда, который обучил его играть на трубе. Каждый раз во время занятий сварливый старикан награждал внука оплеухами. Геворку выдали форму с погонами рядового. Опоясанный огромной медной трубой, он, мужчина невысокого роста, обращал на себя внимание.

Однажды во время какой-то праздничной демонстрации я проходил мимо играющего оркестра и, увидев Геворка, поздоровался с ним. Обильный горький пот струился из-под милицейской шапки по невероятно раздутым щекам трубача. По взгляду его выпученных от напряжения глаз я понял, что он видит и приветствует меня. Рядом с ним в оркестре располагался один верзила, который налево-направо непринуждённо раздавал приветствия многочисленным знакомым. Ему было многим легче, он играл на треугольнике – ударном инструменте. Картинно прикладывался к нему палочкой раз-два, преимущественно когда оркестр играл «тутти». На его погонах были сержантские лычки.

Через некоторое время мой приятель вынужден был покинуть оркестр. Говорят, что повздорил с сержантом, ещё то, что заболел – лёгкие стали сдавать, или ещё третье – оркестр из-за отсутствия средств в тогдашнем МВД распустили.

Геворк стал подрабатывать сантехником. Об этом я узнал на литературном вечере. Мы оба присутствовали на нём. Мероприятие не складывалось. Народ собрался хилый, депрессивные поэты-любители. Я с трудом подавлял зевоту. Мой приятель не стал выносить минорные выспренности поэтов и с возгласом «Oh, my fortune fucked!» вдруг встал, подошёл к праздно стоящему чуть поодаль роялю, поднял крышку, сел на стул и заиграл джаз. Его невозможно было унять. Назревал скандал.

– Вы знаете, что этот тапёр на самом деле работает сантехником, – желчно заметила мне поэтесса, сидевшая рядом.

– Для сантехника он весьма неплохо играет на рояле! – ответил я даме. Я мог предположить, что бывшему трубачу сподручно играть на рояле, но чтоб так исправно!

Позже я справился у Геворка о его новой специальности. Оказалось, что она совсем не новая. Просто не была для него основной.

– У тебя проблема с сантехникой? – спросил он у меня и предложил свои услуги.

Мы не случайно оказались на литературном вечере – оба были замечены в слабости, которую испытывали к прозе. Почти одновременно за свой счёт издали по книжке. Нас даже помянули в публикации московского литературного журнала, как грузинских авторов, пишущих на русском. Я как грузин не возражал против такой оценки. Геворк как армянин ворчал по поводу неточности, допущенной журналом.

Однажды он сделал весьма неординарное и спорное заявление. Из него следовало, что мой приятель является писателем по жизни, а не по ремеслу и что ремесленники обычно пишут лучше, а литературное призвание иногда только мешает человеку… писать. В любом случае писательская слава не поспевала за известностью, которую Геворк обрёл как сантехник. Или – в обществе его больше знали как сантехника, который пишет прозу. Я тоже был мало известен как писатель, и уж совсем не знали меня в городе как специалиста по госзакупкам.

Принадлежность к литературному цеху сдружила нас. Правда, без проблем не обходилось.

…У Геворка была особенность. По старинке он пользовался шариковой ручкой, писал текст в ученической 12-листовой тетрадке. Сложенную вчетверо, он носил её в кармане пиджака. По тому, как часто он доставал её и вносил какие-то записи, можно было судить о серьёзности его занятий литературой. Прошло время, и его манера доставать из кармана ученическую тетрадь о 12 страницах стала меня донимать. После одного инцидента я стал косо на неё поглядывать.

Как-то мы проходили мимо заведения, где играли в лото. Девица с сильным грузинским акцентом на русском языке произносила цифры.

– Давай заглянем! – предложил мне Геворк. Я неуверенно пожал плечами. Никогда не позволял себе заниматься азартными играми, но решился-таки. Мы заняли свободные места у стола. К нам подошла девица, которая, видимо, называла цифры. Она поздоровалась и осведомилась у нас, заплатили ли мы за вход. Назвала цену. Геворку она показалась очень высокой. Он громко начал выговаривать девушке. Довольно скоро к ней на помощь поспел охранник… Я извинился и вышел, за мной последовал Геворк. Мой приятель некоторое время продолжал возмущаться, потом полез в карман, достал сложенную тетрадку и ручку. Через его плечо я сумел рассмотреть запись, которую он сделал. Было что-то вроде того, что он и Гурам (то есть я) попытались сыграть в лото в одном заведении и их с позором выпроводили.

В другой раз мы вошли в метро, начали спускаться на эскалаторе. Геворк, до этого хранивший молчание, вдруг достал тетрадь и начал громко обсуждать пикантную деталь из будущего его рассказа. Говорил громко и с жаром, чем привлёк внимание не только рядом стоявших пассажиров, но и тех, кто поднимался на встречном эскалаторе. Я попытался убедить его как минимум говорить более тихим голосом, но он продолжил всенародное обсуждение уже на перроне.

И, наконец, произошёл случай, который стал испытанием не только для меня, но и для целой семьи, где была и бабушка, и внуки, папа, мама…

Геворк работал дома, у клиентов. Мы договорились встретиться.

– Приходи прямо ко мне на работу, – сказал он. – Люди, у которых я сейчас занят, очень милые.

Когда я постучался в дверь, мне открыла девушка. Я почувствовал, что меня ждали. Девушка с сияющими глазами с любопытством смотрела на меня. Как я понял, меня уже представили как известного писателя. Не исключаю, что она первый раз в своей жизни видела воочию живого сочинителя, да ещё у себя дома. В комнате звучал рояль. Так оно и есть – освободившись от непосредственных своих занятий, сантехник развлекал хозяев игрой на фортепиано. Увидев меня, Геворк прекратил игру и сказал, что он и хозяева заждались меня. Дескать, стол уже накрыли.