Но за три месяца до отправления, в ноябре 1930 года, маршрут пришлось составлять заново. Советский Союз под руководством Иосифа Сталина в ту пору входил в эпоху железного занавеса, и членам экспедиции было отказано в визах. Теперь их путь должен был проходить через горы. Путешественники разделились на две группы: первая, куда вошли Хаардт и Яковлев, должна была пересечь Афганистан и штурмовать устрашающий Памир. Вторая, поменьше, собиралась обойти Пекин с запада – во главе этой группы стоял бравый путешественник, капитан Виктор Пуант, а среди членов был лучший палеонтолог Франции, ученый иезуит отец Пьер Тейяр де Шарден[23]. Обе группы должны были встретиться к востоку от Памира, вместе вернуться в Пекин и отправиться на юг, в Индокитай. Этот новый маршрут был гораздо сложне и опаснее, но люди породы Хаардта и Яковлева смеялись в лицо опасности. Яковлев писал в дневнике, что трудности предстоящего путешествия “лишь укрепляли нашу решимость”.

В первые несколько месяцев экспедиция под руководством Хаардта и Яко без приключений преодолела Персию, Ирак и большую часть Афганистана. Но, как они и опасались, трудности подстерегали их у подножья Памира и Гиндукуша. Автомобилям Ситроена предстояло преодолеть пятикилометровые скалы, покрытые льдом, толщина которого даже в летние месяцы достигала шести метров. Много недель ушло на то, чтобы расколоть лед и создать проход для транспорта. В любой момент с горы могла сойти лавина. Несколько раз единственным способом преодолеть высоту было разобрать автомобили и собрать их на другом склоне. Путешественники в эти моменты шли пешком или ехали на мулах и яках, утопавших по грудь в снегу. Дорога была опасной. От каждого шага из-под ног летели камни. Полторы сотни мулов везли один только груз – спальные мешки, инструменты, палатки, еду, запасные оси и детали разобранных автомобилей. На особо трудных участках экспедиции не удавалось преодолеть более четырех километров в день.

Не меньше преград путешественникам уготовила политика. В последние дни августа 1931 года две группы встретились, как и было уговорено, в китайском городе Аксу в нескольких километрах к югу от советской границы. Но несколько недель спустя, когда они двигались по северо-западному региону провинции Синьцзян в Пекин, их арестовал местный губернатор Цзинь. Он удерживал их больше месяца, пока Ситроен не отправил по Транссибирской железной дороге дюжину своих гусеничных тракторов в качестве выкупа. Путешественники двинулись на восток, но через несколько недель их снова арестовали – на этот раз люди Чан Кайши. Освободили их раньше, чем из первого плена, но из-за возникших проволочек путешественники попали в китайские степи перед пустыней Гоби зимой, когда температура зачастую опускалась до минус сорока градусов. Согласно первоначальному плану, они должны были пересечь степи в сравнительно мягкую пору конца лета и начала осени.

Яковлеву между тем приходилось преодолевать дополнительные трудности. Рисовать в мороз было мучительно тяжело. В древних развалинах к югу от пустыни Гоби он пытался срисовать древние буддистские фрески в пещерах, куда до того не ступала нога европейца, но краски замерзали, стоило выдавить их из тюбика. Он сделал себе металлическую палитру, которая ставилась на газовую горелку, но всё равно вынужден был поминутно смешивать краски. В городах художника поджидали новые преграды. В китайской культуре принято преклоняться перед портретистами. Как писал сам Яковлев, художник в этой культуре “воплощает в себе дух аристократии… а портретист своим искусством добывает себе благородный титул”.

Это выяснилось, когда путешественников арестовал губернатор Цзинь. Местные чиновники настойчиво требовали, чтобы их запечатлел художник экспедиции. Стремясь освободить своих товарищей, Яковлев целыми днями метался по городу, рисуя бесконечные портреты мандаринов, в надежде, что один из них уговорит губернатора отпустить европейцев. Особенно ему удался портрет местного военачальника, бывшего губернатора округа Хами.

“ [Генерал Чоу] позировал мне в бескрайнем зале, где гуляла пышная свадьба, – писал он. – Под грохот оркестра во дворе шло театральное представление. По углам стояли вазы, куда ликующие гости могли опорожнить желудки перед возвращением к пышному столу. Крепкий запах опиума (объясняющий благодушную дрему генерала) мешался с ароматом местного аквавита[24]”.

В феврале 1932 года, преодолев в общей сложности двенадцать тысяч километров, изможденные путешественники прибыли в Пекин. В их честь китайские власти, французское посольство и другие иностранные представительства устроили шумные празднества, которые растянулись на несколько недель. Но после года лишений и одиночества буйное веселье повергло Яковлева в необъяснимую тоску. “Почему к радости от нашего успеха примешивается необъяснимая меланхолия? – спрашивал он себя на страницах дневника под конец пребывания в Пекине. – Виной ли тому встреча с цивилизацией?”

Мрачные настроения Яковлева могли объясняться дурными предчувствиями. Как-то ночью, когда путешественники плыли в Гонконг, откуда должны были отправиться через Вьетнам и Индию в Сирию, Жорж-Мари Хаардт заглянул в каюту к своему другу. Уже несколько недель его мучил грипп, и теперь Хаардт сказал Яковлеву, что задержится на несколько дней в Гонконге, чтобы отдохнуть, и нагонит их позже. “На прощание он сказал: «Мрачная нынче ночь». В ушах до сих пор звучат последние слова моего драгоценного друга, этого исключительного человека”.

На следующее утро Хаардт сошел в Гонконге, а десять дней спустя скончался от двусторонней пневмонии. Незадолго до того ему исполнилось сорок восемь лет. Весть догнала путешественников в Хайфоне. Все планы на Ближний Восток пришлось отменить. По приказу Ситроена путешественники вернулись в Гонконг. Яковлеву как ближайшему другу Хаардта выпала печальная обязанность перевезти тело покойного во Францию. В конце апреля 1932 года члены экспедиции прибыли в Марсель. На берегу их встречал Ситроен, скорбящий по коллеге и другу.

Хаардт был холостяком, его похоронили неподалеку от могилы Эдуарда Мане на кладбище Пасси. На отпевание пришло множество друзей и коллег Хаардта.

Несмотря на трагическую потерю, членов экспедиции встречали в Париже с такой же помпой, как и после возвращения из Африки. Через несколько месяцев после их возвращения открылась большая выставка трофеев обеих экспедиций. Яковлев, однако, был по-прежнему подавлен – тоска по Хаардту тем же летом усугубилась еще одной трагедией: в августе Виктор Пуант, обаятельный предводитель “Желтого пути”, покончил с собой из-за несчастной любви к прелестной и неверной актрисе Алисе Косеа.

Между тем Яковлеву приходилось думать и о деньгах. Весной 1933 года в галерее Шарпентье должна была состояться большая выставка его творчества. Теперь он трудился над сделанными в Азии набросками – после долгой работы в Париже и на Капри у него получилось сто картин и двести пятьдесят рисунков. Все эти работы посвящались памяти Жоржа-Мари Хаардта. “Мне хотелось передать колоссальность преодоленного нами пути, показать разные стороны нашей бродячей жизни, воссоздать безграничное пространство, окружавшее нас… и отдать дань памяти ушедшего друга”.