– Именно. Это большая ошибка.

– Папамобиль, – сказала Кристиане и постучала ладошкой по серебряной поверхности машины. – Жукомобиль. Автожукомобиль.

Взрослые засмеялись.

– Ты моё чудо, – проговорила Ингер Йоханне и поправила кепку на голове дочери.

– Где она взяла эту гадость?

– Прекрати, – предупредила Ингер Йоханне. – Ты же знаешь, она надевает то, что ей под руку попало.

Ингер Йоханне выпрямилась. Кристиане присела на корточки в центре большой лужи и снова начала мурлыкать себе под нос.

– По словам тюремного священника, какая-то женщина из Лиллестрёма пришла в полицейское отделение Румерике. Она долго хранила страшную тайну. Её взрослый сын, отстающий в развитии, пришёл домой лишь вечером следующего дня после исчезновения маленькой Хедвиг. Женщина начала его подозревать, когда через некоторое время стало известно о случившемся. Но тогда она в полицию не пошла. Наверное, несложно понять…

Она взглянула на дочку.

– Она заявила об этом, когда её сын умер. Полиция и прокуратура замяли дело. Даму приняли за истеричку. Но тем не менее Акселя Сайера выпустили всего через несколько недель после её заявления. Газеты молчали. Альвхильд так больше никогда ничего нового об этом деле не узнала.

Туман начал рассеиваться, лишь низкие облака плыли вдоль верхушек деревьев на юг. Заморосил нудный дождик. Мокрый английский сеттер крутился вокруг Кристиане, он громко тявкал и бегал за камнями, которые кидала девчушка с радостными криками.

– Но почему Альвхильд Софиенберг об этом рассказала?

– М-м-м? – пожала плечами Ингер Йоханне.

– Я имею в виду, почему она рассказала тебе об этом именно сейчас? Тридцать… тридцать пять лет спустя?

– Потому что в прошлом году, когда она уже была на пенсии, она решила ещё раз покопаться в этом деле. Все эти годы её мучила несправедливость и странности в судьбе Акселя Сайера. Альвхильд Софиенберг связалась с Государственным архивом и Королевским архивом, чтобы получить необходимые документы. Ей ответили, что таких документов нет.

– Что?

– Они исчезли. Их нет ни в архивах, ни в полицейских управлениях Осло и Румерике. Огромное количество томов по делу как будто провалились сквозь землю.

Кристиане выбралась из грязной лужи и подошла к родителям, мокрая и перепачканная с головы до ног.

– Какое счастье, что тебе сейчас не придётся садиться ко мне в машину, – сказал Исак и присел на корточки перед ней. – Но мы ведь увидимся на семнадцатое мая?

– Попрощайся с папой, – сказала Ингер Йоханне.

Кристиане безучастно обнялась с отцом, взгляд её снова был устремлён в пустоту.

– Ты не можешь мне помочь, Исак?

Он внимательно вглядывался в лицо девочки и, не отводя глаз, ответил:

– Ну конечно. Ты же знаешь, я волшебник. Если Аксель Сайер жив, я достану тебе его адрес максимум за неделю. Гарантирую.

– В нашей жизни вообще не может быть никаких гарантий, – вздохнула Ингер Йоханне. – Однако спасибо за то, что пообещал. Если кто-нибудь может в этом разобраться, так это ты.

– Sure thing[4], – сказал Исак и уселся в свой «ТТ». – Увидимся в среду.

Она смотрела ему вслед, пока его машина не скрылась за холмом в том месте, где дорога уходила на Крингшо.

Исак так и остался большим мальчишкой. Раньше она этого не понимала. Тогда у них ещё не было Кристиане, и она поражалась его лёгкости, стремительности, оптимизму, детской вере в то, что всё будет хорошо. Он строил своё будущее на искренней уверенности в себе. Исак основал интернет-компанию в то время, когда мало кто ещё представлял, что это такое, и у него хватило ума вовремя её продать. Теперь он тратил несколько часов в сутки на путешествия по виртуальной реальности, половину года проводил в парусных регатах на собственной яхте и в свободное время помогал Армии спасения в поисках пропавших людей.

Ингер Йоханне любила смех, которым он встречал всё в этом мире. Исак лишь слегка пожимал плечами, когда сталкивался с какими-нибудь проблемами, это делало его таким привлекательным. Она никогда так не умела.

А потом появилась Кристиане. Их счастье украли три операции на сердце, ночные бдения и страх. Когда они наконец проснулись после долгого перерыва в одной постели, было уже слишком поздно. Ещё год они кое-как сохраняли видимость семейной жизни. Двухнедельное пребывание в Государственном центре детской и юношеской психиатрии в безрезультатном ожидании диагноза дочери привело их к окончательному разрыву. И если их нынешние отношения нельзя назвать дружескими, по крайней мере между ними сохранилось взаимное уважение.

Диагноз так и не установили. Кристиане обитала в своём собственном мире и отказывалась замечать окружающих. Вероятно, аутизм, говорили врачи, но морщили лбы – у ребёнка наличествовали явная способность к установлению связей и большая потребность физического контакта. Какая разница, какой у неё диагноз, говорил Исак, ребёнок замечательный, наш, родной, и мне до лампочки, что там с ней не так. Ему было не понять, как это важно – определить диагноз. Создать благоприятные условия, чтобы помочь реализовать все её возможности.

Он был до крайности безрассуден.

Всё дело в том, что он так и не смог до конца осознать, что он отец ребёнка с задержкой в развитии.

Исак украдкой посмотрел в зеркало. Ингер Йоханне выглядела старше своих лет. Утомлённая, круги под глазами. Она всё принимает слишком близко к сердцу. Больше всего ему хотелось, чтобы Кристиане жила с ним постоянно, а не каждую вторую неделю, как они договорились. Он каждый раз замечал: когда он в конце недели привозил Кристиане, Ингер Йоханне выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Когда же он в следующее воскресенье снова забирал девочку, Ингер Йоханне была осунувшейся, измотанной и издёрганной. Это, должно быть, не лучшим образом сказывается и на Кристиане. Не тот изнуряющий бег по кругу со всеми этими специалистами и медицинскими светилами, конечно, но и сейчас Ингер тяжело. Ведь это совсем неважно, что там с дочкой не так. Главное – сердечко теперь в порядке, ест хорошо, что ещё надо? Его дочка счастлива. В этом Исак не сомневался.

Ингер Йоханне всегда была взрослой. Раньше, ещё до Кристиане, ему это нравилось. Привлекательная, при этом честолюбивая, серьёзная во всём, за что бы ни бралась, целеустремлённая. Он восхищался её успехами в науке, тем, что она работает в университете.

А потом появилась Кристиане.

Он любил дочку. Ведь это его ребёнок. С ней всё в порядке. Конечно, она не такая, как остальные дети, но она такая, какая есть. И этого достаточно. Мнения всех специалистов о том, что же с ней не так, абсолютно ничего не значат и, главное, не изменят. Но только не для Ингер Йоханне. Она всегда во всём должна разобраться.