– Так точно! – вытянулся егерь. – Разрешите идти к месту постоя?

– Ступай, а Курту передай, пусть он теперь гренадами основательней займётся. Если вам там от меня какая помощь нужна будет или чего из материала вдруг закончилось, то пусть он всё, в чём только потребность имеется, подробно на бумаге изложит. Нам тех гренад много на весну и на лето понадобится, а вам их вон теперь, приходится ещё и все разные ладить.

– Есть передать старшему про гренады! – козырнул рядовой и нырнул в ночную темень.

– Афонь, я к тебе сегодня с гостями, – Егоров зашёл в светлую комнату, где горело аж три больших масляных светильника.

– Во-о, погляди, как светло-то у Афоньки тут стало, а вскоре, как на улице, совсем рассветёт, тут прямо-таки как в танцевальной зале у господ будет, – пробасил Кудряш, кладя на табурет кулёк с сушёной хурмой. – Это тебе сладенького, братец, на-ка вот, откушай на здоровьичко.

– Фузей твой я тебе больше не отдать, – строгим тоном выговаривал больному Курт. – Но взамен оставлять вот этот винтовальный ружей, – и он приставил возле кровати блестящий смазкой и отсвечивающий тёмно-жёлтым лаком цевья и приклада штуцер.

Афоня молча, ничего не говоря, глядел на посетителей, затем перевёл взгляд на новое оружие и его губы дрогнули:

– Спасибо вам, братцы, – он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Пошли, пошли, ребятки, пусть полежит в тишине, а то вы словно медведи к нему вломились, – Лёшка подтолкнул рыжего Василия к выходу. – Иди, тебе говорю, пусть он спокойно отдыхает!

Прошло воскресенье, за ним понедельник, вторник.

– Ну что я хочу тебе сказать, голубчик, – Дементий Фомич снял с носа массивные, без заушных дужек очки и подслеповато прищурился. – За эти десять дней, что прошли с нашего прежнего разговора, подвижки в душевном здоровье вашего егеря определённо имеются. Особенно они для меня стали заметны вот за эти последние три дня. У твоего солдата, Алексей, появился аппетит, и вчера он у хозяйки, насколько мне стало известно, даже добавки попросил. Две миски каши с мясом он разом сумел съесть. Это я к тому, что его раньше чуть ли не насильно принимать пищу заставляли. По комнате он потихоньку ходит, на вопросы пусть пока и с неохотой, но всё же отвечает. Конечно, не всё здесь так радужно. Слабость у него большая имеется, немощен уж он больно, да и как только я начинаю его расспрашивать о былой службе и к его давним воспоминаниям обращаюсь, то он сразу же в себе замыкается и молчит. Всё-таки нужно его подержать весь этот месяц в постели и ещё внимательно за ним тут понаблюдать. Очень может быть, что это лишь его временное облегчение. Произойдёт с ним какое-нибудь волнительное событие, и кто знает, а вдруг у него и вовсе тогда рассудок помутится? Современная наука ещё слишком слаба в таких тонких материях, как человеческое сознание. Для нас это скорее пока лишь, по сути, философские понятия, и к врачебной практике они ещё совсем мало касательства имеют. Во как! – И гарнизонный врач поднял со значением вверх указательный палец.

– Да, да, да, – покачал головой Егоров. – Человеческая душа и его мозг потёмки, и похоже, что они ещё долго таковыми оставаться будут.

– Именно так, – согласился Дементий Фомич. – Но, однако, что касается вашего егеря, Алексей, то, признаться, приятно удивлён всеми теми улучшениями, которые я у него уже сейчас наблюдаю. Удивительно, но похоже, что вам всё-таки удалось дать его сознанию некий толчок вот всеми этими вот материальными вещами и особенно той заботой и вниманием сослуживцев, которыми вы его здесь окружили. Похоже, что вам удалось переключить его душевный настрой с угасания, напротив, на здоровый интерес к жизни. В моей практике я такое пока не встречал, да и не слышал даже об этом. Должен признаться, что медицина, а уж тем более полевая, армейская, от всего этого весьма далека. Нам бы научиться хорошо раны да телесные хвори людские лечить. Каждый день ведь десятки солдатиков на погост от лихорадки да от натужных болезней сносят. Ну да ладно, загостился я тут у вас. Пойду. Мне ещё лазарет в Выборгском пехотным надобно будет проверить, там вот уже вторую неделю солдатики животами мучаются. И всему этому виной, похоже, что, гнилая вода будет.

Алексей, провожая врача на улицу, аккуратно вложил ему в руку целковый.

– Возьмите, возьмите, Дементий Фомич, и даже не пытайтесь отказаться, – пресёк он попытку того отклонить подарок. – Вы и так столько времени уделили моим солдатам, и все они уже в строй, окромя Афанасия, вернулись. Глядишь, придёт час, и этот мой егерь тоже поправится. Примите Бога ради, не обижайте!

Среда, четверг, пятница, – отбивались барабанным боем построения на окраинной Бухарестской улице.

– Господин капитан-поручик, отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства армии на утреннюю поверку построена! Докладывает заместитель командира роты подпоручик Милорадович. Разрешите приступать к перекличке и к проверке внешнего вида егерей? – обратился с традиционным вопросом к Егорову Живан.

По полуротным шеренгам пошло шевеление и раздался шёпот. Любой настоящий командир всегда очень чутко ощущает настроение вверенного ему воинского подразделения, особенно если он настоящий командир и хозяин. Алексей был настоящим. Он насторожился и боковым, периферийным зрением отметил какое-то движение сзади.

– Ваше благородие, дозвольте занять своё место в строю! – раздался низкий и глухой голос.

Перед Егоровым, вытянувшись по стойке «смирно», стоял Афанасий Мальцев. Егерское его обмундирование висело на нём, словно бы взрослое на мальчишке-переростке, натянувшем на себя отцовский кафтан. Лицо было исхудавшим, глаза впалые, а выбивающиеся из-под накрученных буклей волосы были одного с ними цвета. Они были совсем белыми, седыми. Австрийский штуцер оттягивал на ремне плечо, и было видно, что для этого солдата он очень даже тяжёлый. Но глаза, главным во всём этом были его глаза! В них горел живой огонь и читалось желание жить, а это сейчас было самым главным! Кости, как говорится, есть. А мясо? Ну, а мясо, оно ещё нарастёт, лишь бы человек этот был духом крепок.

Капитан-поручик, резко вскинул ладонь к головному убору и хрипло скомандовал:

– Рядовой Мальцев, занять своё место в строю!

Глава 4. Рождество

Рождество на Руси традиционно считалось одним из самых главных праздников. Хозяева к нему непременно самым тщательным образом убирали избу, мылись сами в бане, стелили чистые половики и скатерти. К этому празднику припасали новую одёжу и обувку, которую и одевали перед самой заутренней службой в