армия лишилась 140 000 убитыми и ранеными), но сберегли кровь тысячам французов. К апрелю 1916 г. за Верден легло в полтора раза больше русских, чем французов.

Неудача этого предпринятого в мартовскую распутицу наступления до того морально повлияла на генерала Эверта, что он потом (уже летом) категорически отказался перейти в наступление вторично – и победоносные, но малочисленные армии Юго-Западного фронта, не поддержанные, захлебнулись в своей победе, а кампания 1916 г. оказалась безрезультатной.

Вот к каким жестоким последствиям в стратегии приводит слабая политика, бесхарактерность, неспособность твердо и властно огородить свои права, сказать «нет» (объяснив, почему именно «нет»). Мы не в силах были что-либо отказать нашим союзникам – даже когда они требовали, чтоб мы им вырывали из нашего же живого тела куски мяса. А двенадцать лет спустя маршал Петен в своей книге «Верден» ни словом не упоминает о тех двухстах тысячах русских, что отдали свою жизнь и кровь тогда при Нароче…

Из русских деятелей Великой войны политическим чутьем и сознанием государственности были наделены лишь генерал Гурко – поборник равноправия России с союзниками – и командовавший в 1914 г. Черноморским флотом адмирал Эбергардт[1].

Немедленно же по прибытии «Гебена» в Золотой Рог адмирал Эбергардт сознал, что эти корабли вовлекут Турцию в войну с Россией (последствиям чего должно было явиться закрытие проливов и полная изоляция России от остального мира). Он предложил атаковать «Гебена» в турецких водах своими пятью старыми, но отлично стрелявшими кораблями, – и этим предупредительным мероприятием – политической мерой пресечения – удержать Турцию от выступления. Блистательная Порта и младотурки были бы раздосадованы, а Даунинг-стрит опечалился бы этим самоуправством. Но России не пришлось бы умирать от удушья. Сазонов запретил эту спасительную операцию. В 1878 г. русская дипломатия боялась английских броненосцев – в 1914 г. она боится своих собственных!

* * *

Несостоятельность политиков сказалась и в Гражданскую войну.

Весь трагизм русского дела заключался в том, что красные антигосударственники по существу – оказались государственниками по методу, тогда как белые – по существу государственники – оказались по методу анархистами. Анархичность Белого движения стала причиной его гибели.

Эта анархичность в первый год борьбы за спасение России была особенностью обеих сторон. Кубанские походы велись под знаком импровизации и красными, и белыми. Только красные поспешили как можно скорее отказаться от импровизации и вступить на путь организации. Белые же, наоборот, импровизацию возвели в систему. Подвиги обоих Кубанских походов придавали этой импровизации героический оттенок. Романтика взяла верх над политикой, добровольчество над регуляторством, импровизация над государственностью.

Вот причина катастрофического исхода второго года войны, причина, погубившая Московский поход. Отсутствие политики, ее игнорирование, выразилось в неустройстве занятых местностей, неиспользовании их человеческих ресурсов (при населении в 60 миллионов – на фронте всего 22 тысячи штыков). Не были использованы огромные офицерские кадры (до 70 000 офицеров на территории Вооруженных Сил Юга России), упущено создание регулярной силы, воссоздание государственности. Многие ошибки генерала Деникина были затем исправлены в Крыму генералом Врангелем. Однако пословица «лучше поздно, чем никогда» в политике неприменима.

Анархизм в Крымский период сказался в отсутствии внешней политики. Северная Таврия обращена была в «Восточную Пруссию» для спасения Польши.

Пилсудский был таким же врагом России, как Ленин. И то обстоятельство, что Польша ввязалась в борьбу с РСФСР, было чрезвычайно благоприятным для Вооруженных Сил Юга, получивших передышку после зимнего разгрома и новороссийской катастрофы.

В интересах освободительной белой борьбы было извлечь как можно более выгоды из польско-советской войны.

Разгром Польши был чрезвычайно выгодным. Во-первых, побеждался один из врагов русской государственности. Во-вторых, разгром Польши и выход большевиков на границы Центральной Европы (потрясенной войною и представлявшей собою необозримый склад горючего материала) всполошил бы Францию, ибо вся ее версальская постройка оказалась бы под ударом. Врангель в Крыму был бы единственным спасителем положения и смог бы диктовать свои условия французскому правительству.

Поражение Польши повышало удельный вес Русской Армии в Крыму. Победа «Речи Посполитой», наоборот, делала «русских белых» лишними.

Этого как раз не понял генерал Врангель. Он стремился оказать помощь Польше, исходя из ошибочного – романтического, а не политического расчета: «всякий, кто борется против большевиков – наш союзник».

Задачей настоящего политика (имевшего бы не только огненную душу, но и холодную голову) было не мешать красному врагу русской государственности сокрушить польского врага русской государственности. Минус на минус давал плюс.

Идеальным политико-стратегическим решением был отвод победоносной армии после операции 25 мая обратно за перешейки, выкачав из Северной Таврии в Крым необходимые запасы продовольствия. Закрепившись за перешейками – устроить армию и ожидать дальнейших событий, оставаясь совершенно глухим к мольбам о помощи из Варшавы и Парижа (если слепота в политике гибельна, то глухота иногда полезна). В Варшаву ответить, что заключением в концентрационные лагеря войск генерала Бредова Польша сама себя лишила права на помощь со стороны Русской армии. В Париж заявить, что ни одного шага для выручки Польши, а косвенно Франции, не будет сделано, пока войска не будут в избытке снабжены всем необходимым снаряжением – в первую очередь (имея в виду сильную красную конницу) – достаточно боевой авиацией. Такой сильный язык был бы понятен как нельзя лучше, и все требуемое было бы доставлено беспрекословно. После этого можно было бы предпринять всеми силами (а не слабой частицей) решительный для всей освободительной войны поход на Кубань.

Ту помощь, что была тогда– в июле – августе 1920 г. – оказана Польше даром, следовало не «дать», а «продать» – продать за наличные и как можно дороже. Франция находилась в положении, когда приходится платить, не торгуясь. Полная пассивность Крымского фронта с июня по август была бы несравненным орудием политического давления. Но эту исключительную политическую и дипломатическую обстановку лета 1920 г. Крымское правительство (политически чрезвычайно слабое) не использовало.

Ее использовали поляки, получившие в подарок помощь, за которую при других обстоятельствах должны были бы заплатить очень дорогою ценою. И перемирие поляков с красными от 30 сентября – перемирие, выдавшее большевикам с головою, благородный, но неразумный белый Крым – стало жестоким предметным уроком, который польская государственность и польская государственная политика давали антигосударственной политике Белого движения. Эта антигосударственная политика июня – августа принесла плоды в октябре. Врангель был побежден не Буденным, а Пилсудским.

Квалифицировать польскую политику «вероломной» столь же неосновательно, как жаловаться на «неблагодарность» Австрии в Восточную войну. К морали государственной нельзя подходить с той же меркой, как к морали частного лица. Эти два понятия – несоизмеримы.

Глава VII

Стратегия, оператика и тактика

Стратегия есть