которого поныне люблю и уважаю за его открытую и добрую душу - он мой первый и последний».

В классе, где учился Лермонтов, был и еще один ученик, которому он посвятил стихотворение, в рукописный сборник не вошедшее, но сохранившееся у его учителя рисования А. С. Салоницкого. С этим подростком по фамилии Петерсон произошел такой случай. Он был арестован за то, что ходил по Москве, приколов неустановленного покроя белый бант, показавшийся полиции подозрительным. За этот «предосудительный поступок» он был посажен на две недели на хлеб и на воду, а потом отправлен к родителям в деревню. Только в конце года ему разрешили вернуться в Москву и поступить учиться.

Войдем в середниковский лес по манящей узенькой тропинке - и перед нами откроется картина, описанная Лермонтовым более ста лет назад:

Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день,

Укрывшися лесов в таинственную сень,

Или под ветвями пустынныя рябины

Смотреть на синие, туманные равнины.

В лесу Середникова мальчик Лермонтов вспоминал то, о чем читал, что слышал на уроках. Образы книг оживают: ему представляется греческий бог Пан, который приходит к нему сюда, под рябину, и учит поэтическому мастерству, как некогда Муза приходила учить мальчика Пушкина. Стихотворение «Пан» хоть и «в древнем роде», как сказано в приписке Лермонтова к заглавию, но оно так связано для него с подмосковной природой и летними каникулами, что позднее он приписал: «В Середникове».

В этой тетради 1829 года Лермонтов поместил свое первое политическое стихотворение.

Он знал о судьбе студента Полежаева (1804 - 1838), отданного Николаем 1 в солдаты за поэму «Сашка», про студенческую молодежь с ее «жаждой вольности» и «необузданностью страстей», талантливого поэта, умершего после долгих гонений в военном госпитале от чахотки. Слышал и о судьбе братьев Критских, только мечтавших организовать тайное общество для введения конституции. Следствие по их делу происходило в ту самую осень, когда он приехал в Москву, и московское общество было взволновано этим процессом. И вот главные зачинщики заключены в крепость без срока, остальные разосланы по захолустьям. Незадолго перед тем был арестован пансионский надзиратель Леопольдов за распространение запрещенного цензурой отрывка «Из А. Шенье» Пушкина. На своем списке он сделал надпись: «На 14-ое декабря». Дело закончилось только летом 1828 года. В пансионе хорошо помнили Леопольдова.

В своем первом политическом стихотворении Лермонтов писал:

Там рано жизнь тяжка бывает для людей,

Там за утехами несется укоризна,

Там стонет человек от рабства и цепей!…

Друг! этот край… моя отчизна!

Помещая стихотворение в тетрадь, предназначенную для чтения родным и знакомым, Лермонтов называл его «Жалобы турка». В то время шла война с Турцией и в журналах печаталось много статей, где говорилось о политическом гнете, тирании, варварстве и рабстве в Турции. Литературная форма подзаголовка («Письмо. К другу, иностранцу») могла быть подсказана названием статьи в журнале Раича «Галатея» - «Письмо к другу за границу». В конце Лермонтов намекает на вынужденную маскировку:

Ах! Если ты меня поймешь,

Прости свободные намеки; -

Пусть истину скрывает ложь:

Что ж делать? - Все мы человеки!…

Творчество Лермонтова 1829 - 1831 гг. богато поиском новых стихотворных форм [2]. Натолкнуть юного поэта на такой поиск могла статья декабриста Александра Одоевского «О трагедии «Венцеслав» соч. Ротру, переведенной г. Жандром», напечатанная в год восстания в журнале «Сын отечества». Вспомним, что старые журналы имелись в пансионской библиотеке. В своей статье Одоевский писал, что надо искать «возможного разнообразия» стиха и музыкального соответствия между смыслом и размером. Он хвалил Жандра «за самый смелый вольный метр», за то, что «когда строгие истины льются из уст поэта, то он откладывает бесполезное… украшательство (рифму) и стих его, обыкновенно пятистопный, вообще в объеме своем следует за мыслью».

Очень значительно по содержанию и своеобразно по форме стихотворение Лермонтова «Монолог». Юный автор делится с собеседником мыслями о трагической судьбе своего поколения и как бы произносит монолог. Стихотворение «Монолог» (1829) предвосхищает написанную девять лет спустя «Думу» (1838).

Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете.

К чему глубокие познанья, жажда славы,

Талант и пылкая любовь свободы,

Когда мы их употребить не можем?

Чем достигается здесь ритм раздумья и богатство интонаций? Стихотворение не имеет рифмы (кроме последних четырех стихов), однако стих без рифмы - нередкое явление в русской поэзии 20-х годов. Важнее другое. К концу 20-х годов в русской поэзии утвердился белый стих в наиболее распространенном его варианте - нерифмованный пятистопный ямб. Этим стихом владели многие русские поэты. Лермонтов же избрал для себя другой путь. Его стихотворение написано нерифмованным вольным ямбом, а это в нашей поэзии той поры явление редкое.

Избирая ямб разностопный, Лермонтов достигает большей интонационной свободы. Здесь как бы расшатывается привычная форма белого стиха. Лермонтов вольно обращается с цезурой, не считаясь с правилом делать обязательную паузу в пятистопном ямбе после второй, в шестистопном после третьей стопы. Он снимает со стиха оковы закона, и ямб его приобретает большую ритмическую гибкость.

Тяготение к стиху свободной структуры с его интонационным многообразием проявилось в обращении Лермонтова к «Перчатке» Шиллера. В своем переводе Лермонтов стремится сохранить непривычный для русской поэзии начала XIX века стих оригинала - это дольник, форма промежуточная между силлабо-тоническим и чисто тоническим стихом. Размер этот принято называть неклассическим в противоположность классическим, обычным для современной Лермонтову поэзии размерам - ямбу, хорею, дактилю, амфибрахию, анапесту.

Вельможи толпою стояли

И молча зрелища ждали:

Меж них сидел

Король величаво на троне;

Кругом на высоком балконе

Хор дам прекрасный блестел.

Первый стих звучит классически привычно - это трехстопный амфибрахий без всяких отклонений, к которому не раз обращался Лермонтов в разные годы. Но второй стих звучит уже иначе. У Лермонтова стих укоротился на один слог, пропущенный в промежутке между первым и вторым ударениями, и ритм его тотчас изменился. А третий стих уже совсем не похож на два первых стиха - он значительно короче, да и размер его мы определили бы как двухстопный ямб, если бы стих этот встретили в другом, написанном ямбом, произведении. Но поскольку в «Перчатке» метрическая основа амфибрахий, нам нужно искать эту основу и в третьем стихе. Дольник спрятал ее, но она должна быть, только пропущен безударный слог в интервале между ударениями.

Четвертый и пятый стихи повторяют звучание первого стиха - это классический амфибрахий. А шестой стих