— Он захочет посчитаться со мной… после того, что я делала.

— Он вас не найдет. Я обещаю.

— Теперь мы не можем позволить себе собаку.

— Нет проблем. Я ее купила.

— Я бы все равно ее вам отдала.

— Сделка совершена.

— Это большие деньги.

— Не так чтобы очень. По завершении сделки я никогда не прошу сбавить цену.

Женщина сжала деньги в левой руке, левую накрыла правой, положила руки на колени, опустила голову.

Красный свет сменился зеленым, и Эми, переезжая пустынный перекресток, услышала: «Спасибо».

— Поверьте мне, милая, — Эми думала о собаке в багажном отделении, — я от этой сделки в большем выигрыше.

Она посмотрела в зеркало заднего обзора, увидела голову собаки над спинкой заднего сиденья. Их взгляды встретились, а уж потом Эми сосредоточила внимание на дороге.

— Как давно у вас Никки? — спросила Эми.

— Чуть больше четырех месяцев.

— И откуда она взялась?

— Карл не сказал. Просто привел домой.

Они ехали на юг по Прибрежной автостраде, справа росли кусты и трава. За травой начинался пляж, упирающийся в океан.

— Сколько ей лет?

— Карл говорил, года два.

— То есть она попала к вам с кличкой.

— Нет. Он не знал, как ее звали раньше.

Вода была черной, небо — черным, а художница-луна, скатываясь к горизонту, разрисовывала гребни волн.

— Так кто ее так назвал?

Ответ Джанет удивил Эми.

— Риза. Тереза.

Девочка за вечер не произнесла ни слова, только пела высоким, чистым голосом, возможно, кельтскую песню, а в остальном вела себя, как классическая аутистка.

— Почему Никки?

— Риза говорит, что так ее звали всегда.

— Всегда?

— Да.

— По какой-то причине… я не думаю, что Тереза много говорит.

— Вы правы. Иногда молчит неделями, потом произнесет несколько слов и вновь замолкает.

Собака по-прежнему пристально смотрела в зеркало заднего обзора. Луна продолжала скатываться и океан. В небе сияли звезды.

А в сердце Эми крепло ощущение чуда, которое она еще не могла принять на веру. Неужели призрачная надежда обернулась явью и ее Никки вернулась к ней?

Лунная девушка может заниматься любовью только в полнейшей темноте. Она верит, что секс при свете, когда она была моложе, навеки порушил ее жизнь.

А потому малейший отсвет у плотно зашторенного окна напрочь убивает ее желание.

Единственный яркий лучик между двух занавесок, и от сладострастия не остается и следа.

Свет, врывающийся из другой комнаты, скажем, через щель под дверью, даже через замочную скважину, пронзает ее, словно игла, и заставляет отпрянуть от любовника.

Когда кровь Лунной девушки горяча, ее могут остудить и светящиеся цифры часов на прикроватном столике.

Фосфоресцирующий циферблат наручных часов, крошечная лампочка детектора дыма, светящиеся глаза кошки вызывают у нее вскрик раздражения и выжимают либидо досуха.

Харроу думает о ней, как о Лунной девушке, потому что легко представляет ее стоящей в ночи, обнаженной, на высоком обрыве, и воющей на луну. Он не знает, как психиатр назовет ее особый тип безумия, но в том, что она безумна, сомнений у него нет.

Он никогда не называл ее Лунной девушкой. Интуиция подсказывает ему, что это опасно, возможно, даже фатально.

Днем и в темноте она может сойти за психически здорового человека. Даже достаточно убедительно продемонстрирует, что с головой у нее все в порядке. Красота помогает ввести в заблуждение. Букеты гортензии, особенно пурпурной, но также белой и розовой, радуют глаз, но цветок этот смертельно ядовит, как ландыш майский или цветы канадской волчьей стопы. И лепестки желтого жасмина, заваренные в чае или добавленные в салат, могут убить за какие-то десять минут.

Лунная девушка больше других цветов любит черную розу, хотя она не ядовита.

Харроу видел, как Лунная девушка так крепко сжимала стебель такой розы, что с ее руки, проткнутой шипами, капала кровь.

У нее, как и у него, высокий болевой порог. Укол розы удовольствия ей не доставит, она его просто не почувствует.

Она держит в узде свое тело и разум, но эмоции совершенно не контролирует. И, следовательно, она неуравновешенная. А душевное равновесие — показатель психического здоровья.

Этой ночью, в комнате без единого окна, куда не может проникнуть свет звезд, где часы со светящимися стрелками отправились в ящик прикроватного столика, они не занимаются любовью, ибо любовь не имеет ничего общего с их яростным совокуплением.

Ни одна женщина не возбуждала Харроу, как Лунная девушка. Есть в ней ненасытность черной вдовы, всепоглощающая страстность паучихи, которая во время коитуса убивает и пожирает самца.

Харроу где-то в глубине души ждет, что в одну из ночей Лунная девушка спрячет нож под матрасом или у кровати. И в кромешной тьме, в кульминационный момент, он услышит ее шепот: «Дорогой» — и почувствует, как тонкое лезвие находит зазор между ребрами и вспарывает его раздувшееся сердце.

Как и всегда, ожидание секса оказывается более волнующим, чем сам процесс. В конце он ощущает странную пустоту, приходит к выводу, что квинтэссенция акта опять ускользнула от него.

Кончив, оба лежат в кромешной тьме, молча, словно ступили из космического корабля в безвоздушное пространство.

Лунная девушка вообще к разговорам не склонна, говорит, только если ей есть что сказать.

Находясь рядом, Харроу берет с нее пример. Меньше слов — меньше риска, что простое наблюдение будет истолковано как оскорбление или суждение.

К суждениям Лунная девушка очень уж чувствительна. Совет, если он приходится ей не по нраву, воспринимается, будто упрек. Дружеское наставление интерпретируется как суровая критика.

Сейчас, в послекоитусном блаженстве, Харроу не боится, что она могла спрятать в кровати нож. Лунная девушка насытилась, а потому едва ли захочет убивать.

После секса ему уже не хочется спать. Лунная девушка по большей части спит днем, а ночью наслаждается жизнью. И Харроу перестроился, чтобы жить по ее часам.

Однако пусть и кипящая энергией, она лежит неподвижно, как голодный хищник на ветви, ожидающий появления потерявшей бдительность дичи.

Наконец она нарушает тишину:

— Давай сожжем.

— Сожжем что?

— То, что нужно сжечь.