Некоторое время спустя Уэндолин возвращается проверить, как у меня дела. Увидев портрет Бэбс, она одобрительно кивает. Бэбс мне в лицо рассмеется, если я принесу такое домой. Когда Уэндолин отворачивается, я комкаю лист и выбрасываю в корзину.

Уроки закончились, я застаю Бэбс в гостиной, она курит свои Duchess Golden Lights. Ничем больше не занята. Курение – само по себе серьезное занятие.

Мне не хочется ее прерывать. Я мешкаю в коридоре.

Курящая Бэбс – просто роскошное зрелище. Бэбс далеко не спортсменка, но то, как она обращается с сигаретой, напоминает мне теннисистов Уимблдона с их ракетками. Каждый июнь мы с ней сидим дома и смотрим турнир по телевизору.

Когда Бьерн Борг тянется навстречу мячу в подаче, он тянется всем телом, весь свой вес вкладывает в удар и, ударив в одну ему ведомую точку, посылает мяч через сетку ровно в тот участок поля, куда хочет попасть. Когда Бэбс берет сигарету, она не горбится над ней, чтобы скорее затянуться. Она открывает сигарете каждый дюйм своего тела, и любой, кто смотрит, может переживать ее ощущения вместе с ней. Она вставляет сигарету между губ, делает глубокий вдох и втягивает дым глубоко, глубоко в легкие. Затем – легкая дрожь удовольствия, когда никотин попадает в кровь, но она абсолютно владеет собой, когда выдыхает. Равномерно. Неспешно. Ровно. Сам вид того, как она выдыхает сладкую смесь дыма и воздуха, которую алхимическим путем создала внутри себя, действует опьяняюще.

Я подхожу ближе. Увидев меня, она произносит:

– Беттина! Как школа?

Приглашение поболтать. Тон веселый. Я им упиваюсь, сажусь к ней на диван.

Возможно, Бэбс рассмеется, услышав, какое ошарашенное лицо сделалось у Уэндолин Хендерсон, когда я рассказала про папу. Бэбс ненавидит Уэндолин. Говорит, что она недотепа, не способная понять нашу вселенную. А еще Уэндолин толстая. Два очка не в ее пользу.

– Нам велели рисовать приглашения на Папин завтрак, и мисс Уэндолин не верит, что у меня нет папы.

– Если отбросить полное отсутствие у Уэндолин воображения, конечно, у тебя есть папа, Беттина. Ты просто не знаешь, кто он.

– Почему ты мне не рассказываешь? Ну, пожалуйста? – рискую спросить я, хотя и помню, что в прошлом подобные вопросы ни к чему не приводили. Сегодня я ничего не могу с собой поделать. То, как усердно мои одноклассники рисовали свои приглашения, меня проняло.

– Не могу, Беттина. Мы условились, что сохраним это в тайне.

Столько информации я еще никогда от нее не получала. Он знает о моем существовании! Интересно, может, он папа кого-то в Чикагской Начальной и не хочет рисковать своим браком?

– Но я никому не скажу. Честное слово. Я просто хочу знать.

– Я уже тебе говорила. Это просто не твое дело.

Если это и чье-то дело, то уж, конечно, мое. Я чувствую, как на глаза мне наворачиваются слезы. От знания меня отделяет всего одна фраза, но Бэбс непреклонна. И я не могу придумать ничего такого, что вынудило бы ее рассказать. Я правда очень хочу, чтобы у меня был папа, который пришел бы со мной на завтрак.

Бэбс видит, что я расстроена, и – необъяснимо – не насмехается надо мной. Она берет меня за руку, и мы вместе поднимаемся к ней в спальню.

– Вот, с этим ты почувствуешь себя лучше, – говорит она.

Выдвинув ящик туалетного столика, она достает что-то вроде серебряной монеты. Протягивает ее мне.

Это медаль, на одной стороне – барельеф двух грифонов, а вокруг них надпись латинскими словами. На оборотной стороне написано: «Первая премия за сочинение на латыни, 1958». Медаль у меня на ладони кажется увесистой, я провожу пальцем по грифонам.

Я не решаюсь о чем-либо спросить из страха, что Бэбс передумает и заберет назад подарок. А она говорит:

– Он получил премию за латынь, когда учился в старших классах.

Медаль – ценная для меня валюта. До сих пор я не видела ничего, что когда-либо принадлежало моему отцу, и, возможно, она – ключик к тому, как потом его отыскать. В одиннадцать лет у меня еще нет ресурсов, чтобы начать поиски. Возможно, поэтому Бэбс мне ее дала.

– Спасибо, – говорю я, точно медали достаточно. Словно она может пойти со мной на отцовский завтрак.

Будь Бэбс иного типа матерью, в этот момент мы обнялись бы. Но я границы знаю. Однако, может, я сумею попросить еще кое-что.

– Ты пойдешь со мной на завтрак, Бэбс?

– Ты же знаешь, что я никогда не завтракаю, Беттина. – Теперь тон у нее разобиженный, почти оскорбленный.

Я правда не хочу быть на завтраке одна. Мне приходит в голову абсурдная мысль, но вдруг она сработает?

– Можно мне попросить Мака?

– Что? – переспрашивает она, словно я спросила, можно ли съесть ее сигарету.

– Ну знаешь, Мака…

– Да знаю я, кто такой Мак, черт побери. Конечно, ты не можешь его попросить. У Мака собственный дурацкий сын есть, и мы не в сериале «Остров фантазий»[6]. Он не твой папа, и чем скорее ты выбросишь эту чушь из головы, тем счастливей будешь.

– Я не стану говорить, что он мой папа. Скажу, что он друг семьи. – Этот сценарий просто засел у меня в голове.

– Мак – не друг семьи, Беттина. Он даже мне не друг. Мы трахаемся, вот и все. Мы даже не завтракаем вместе. Он едва знает, кто ты такая. Point finale[7].

Я не рассказывала Бэбс про нашу с ним ночь. Как бы мне ни хотелось, чтобы Мак со мной пошел, речь тут о том, чтобы со мной был взрослый. Я буду выглядеть круглой идиоткой, если приду одна.

Словно прочтя мои мысли, Бэбс говорит:

– Родители в Чикагской Начальной не в счет. Они просто сборище придурков средней руки. Ты могла бы пойти одна. Но у тебя кишка тонка.

Тут она права.

Потом Бэбс находит решение. Тоскливое в лучшем случае решение, но оно избавит меня от полного унижения.

– Почему бы тебе не позвать Стейси? Я, черт побери, плачу ей гораздо больше, чем она заслуживает, а пока ты в школе, она ничем не занята, только смотрит глупые сериалы и учится красиво курить перед зеркалом.

Я не люблю Стейси, но она все же лучше, чем вообще никто. Но трудно будет объяснить Уэндолин, кто она такая. Почти ни у кого из моих одноклассников нет нянь. У некоторых есть, но только потому, что родители работают, и даже тогда они называются «приходящими». Они потому и приходящие, что не на все время, только пока папа с мамой не вернутся. И вообще, папы найдут время прийти на завтрак. Пусть даже придется пропустить пару совещаний. Привести с собой Стейси – все равно что прийти со швейцаром.