Насколько мне известно, мой метод специфичен. Я вытягиваюсь в ванне, открываю кран и даю струе воды ударять в маленький безволосый холмик у меня между ног.

Из книг мне известно, что влагалище спрятано внутри моего тела и что то место, куда ударяет струя, когда я себя под нее подставляю, это клитор. Но в ванне я прибегаю к собственным словечкам, устанавливаю свои правила. Всю ту область, которой касается вода, когда я мастурбирую, я называю «моим я».

И мой ежевечерний ритуал такой приятный. Мерное давление теплой воды сначала производит легкое покалывание, которое разрастается и разрастается, как воздушный шар, пока не происходит огромный взрыв. Но это не так, как если бы воздушный шарик проткнули, просто он истекает из «моей я», точно поток воды.

В мгновение кайфа я изо всех сил вжимаю ладони в стенки ванны. Удерживаю себя, чтобы невероятная пульсация не заставила меня выпрыгнуть из ванны. Ребенка заносит и выносит. А еще я удерживаю себя на месте, чтобы «моя я» оставалась на месте там как можно дольше, я хочу проверить, насколько острые ощущения я смогу вынести, прежде чем отодвинусь. Понемногу я узнаю, что нет предела тому, сколько кайфов можно поймать. Мой рекорд – четыре.

Если у меня довольно кайфов, я легко засыпаю, сновидения меня не тревожат. Без кайфа я вижу кошмары. В таких снах я обычно голая, сижу, скорчившись на полу, посреди многолюдной «застегнутой» (так Бэбс называет мероприятия, где все в вечерних костюмах) вечеринке. На мне что-нибудь из роскошных украшений Бэбс, например жемчуга, которые Бэбс купила со злости на Мака. Ожерелье тугое и все затягивается, и затягивается у меня на шее. Тут до меня доходит, что меня вот-вот затопчут тяжелые вечерние туфли и остроносые лодочки-стилеты, какие обычно носят взрослые. Они не собираются причинять мне боль, я просто у них на пути. Они идут по моему телу, а я задыхаюсь в ожерелье. После таких снов я всегда чувствую себя уязвимой и только наполовину собой. Мне нужно поймать кайф, и не один, и не два, а как можно больше, чтобы прогнать этот гадкий сон.

Но я абсолютно уверена, что идея ловить кайф родилась не у меня. Меня не отпускает ощущение, что когда Бэбс была беременна мной, то не занималась сексом, а только мастурбировала. А поскольку у нас с Бэбс было одно тело (или настолько близко к этому, ведь тогда одно тело не просто проникает в другое, а по-настоящему плавает внутри другого), то меня убаюкивали ее оргазмы. Теперь я делаю это одна. Своего рода мягкий выход из утробы, моя собственная, вывернутая наизнанку, версия рождения.

Когда вся вода из ванны стекает, я переваливаюсь через край и отдыхаю на коврике, стоя на четвереньках. Обычно я слишком слаба от острых ощущений, чтобы встать на ноги. Я немного выжидаю, чтобы обсохнуть и чтобы не оставить лужу и не поскользнуться на мраморном полу. Потом я ползу к себе в спальню, мои костлявые коленки подкашиваются, когда я наконец добираюсь до кровати.

Пол в моей комнате выстлан ковром из белого искусственного меха, похожего на кроличий, ворсинки у него такие тоненькие и мягкие, как пушок на голове новорожденного. У меня огромная кровать с балдахином, но она решительно не похожа на ту кровать миленькой принцессы, о которой положено мечтать девочкам моего возраста. У нее решетка из зеленых листьев кованого железа, которые словно бы вырастают из столбиков. Листья извиваются, тянутся, превращаются в пугающие плети плюща. Сверху на эту жуткую кровать наброшена белая москитная сетка. Будь моя жизнь мультфильмом, в котором я разговаривала бы с мышами и в друзьях у меня ходили бы поющие гномы, Бэбс была бы крестной-волшебницей, которая сшила эту сетку, чтобы защитить меня от злобных тварей. Печальная правда в том, что сетка – просто креативный штришок, которым она может похвастаться перед подругами.

Пока мы обедаем, Лили всегда тайком поднимается наверх и готовит мою комнату ко сну. Стейси не дает себе труда побеспокоиться. Лили расстилает мою постель и оставляет на подушке аккуратно сложенную свежую ночную сорочку. Бэбс запрещает мне спать в белье. Она считает, что каждому влагалищу нужно проветриться после целого дня взаперти.

Лили всегда оставляет на моей подушке «Сплаш». «Сплаш» – это комок темного шоколада размером с гальку, обернутый в пурпурную фольгу с золотой буквой «Б». Это мой самый любимый на все времена продукт Баллентайнов, к тому же это самый дорогой шоколад во всей линейке фирмы. Мешочек таких стоит двенадцать долларов.

Невзирая на прославляемый рекламой экстаз от этого дорогущего шоколада, мне не положено им себя баловать. Никогда. Что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах Бэбс не позволяет мне есть шоколад или другие сладости. Она не желает иметь толстую дочь, и я не смею рисковать такой судьбой.

Я всегда старательно разворачиваю оставленный Лили «Сплаш», но никогда не кладу его в рот. Только нюхаю. Я не хочу разочаровывать Лили, поэтому оставляю крохотные частички пурпурной обертки на тумбочке у кровати, чтобы она увидела их утром. Что до самого шоколада, я опускаю окно и швыряю его в ночь.

Иногда я спрашиваю себя, что происходит со всеми этими комочками шоколада. Они ударяют по голове людей внизу, которые идут по Уолтон-стрит, направляясь к Уотер-Тауэр-плейс в кино или обедать? Если кто-то получает таки «голышком» по голове, он думает, что на него накакала птичка или напал злобный сгусток воздуха? Но, правду сказать, мне нет до этого дела. Я с кайфом и без «Сплаша». Я заслужила еще одну ночь сна в моей собственной кровати.

Январь 1980

Сегодня после школы у меня занятие по плаванию. После него я как выжатый лимон. Хлорка выела любую грязь с моих волос и тела, и я решаю пропустить вечернюю ванну и ловлю кайфа. Вместо этого я читаю на ночь книгу. «Мадам Бовари». На английском. Книга сложная, но я продираюсь, как могу. Я немного знаю по-французски, но недостаточно, чтобы читать «Мадам Бовари» в оригинале.

С тех пор как мне исполнилось пять, каждые июнь, июль и часть августа я провожу в Кап д’Антибе, где живу у Сесиль, кузины Бэбс. «Мне нужен летний отдых», – говорит Бэбс. Это лучший подарок, какой когда-либо делала мне Бэбс. К прочим моим умениям я добавлю знание французского и смогу им пользоваться на протяжении всей жизни. Хотя Бэбс довольно часто ездит во Францию, она даже не пыталась выучить язык. Ее лексикон и манера говорить не поддаются переводу.

Сесиль в родстве с Бэбс со стороны матери. Как и мама Бэбс, Эйдора, Сесиль – красавица, но она из среднего класса, то есть, на взгляд Бэбс, все равно что нищая. Быть нищей, возможно, интересно, но совсем не забавно.

Я все еще читаю, когда Бэбс заходит в мою комнату поболтать. Мак, наверное, взял выходной. Бэбс легким шагом подплывает к моей кровати, на ней только лифчик и трусики. В одной руке – тяжелый бокал Perrier с ломтиком лайма, в другой – горсть Duchess Golden Lights. Похоже, Бэбс настроилась на долгий разговор. Она никогда не стала бы растягивать сигареты на случай, если разговор вдруг станет интересным. Левым локтем она прижимает к себе стопку журналов, которые раскладывает в ногах моей кровати. Vogue. Harper`s Bazaar. Она садится рядом со мной.