И снова Роджеру не понравилось интонация. Он спросил сердито:

– Так ты не владеешь оружием?

– Я стреляю из арбалета.

Рыцарь повернулся к Ги:

– Принеси!..

Козма принял из рук оруженосца арбалет и сначала приложил его к плечу, примериваясь. Затем ловко вставил ногу в стремя и оттащил крючком тугую тетиву стального лука. Вложил в канавку короткую стрелу-болт и зашарил глазами по залу в поисках цели. Вскинул оружие и нажал спуск. Звонко щелкнула тетива, и почти сразу же послышался глухой удар.

Роджер двинулся в противоположный конец зала, все устремились за ним.

Окованный железом щит, висевший на балке под потолком, был пробит насквозь. Стрела попала прямо в лоб быка, голова которого красовалась на красном поле. Снаружи осталось только оперение болта.

– Хороший выстрел! – заключил Роджер и добавил: – Щит де Берга. Граф много жертвовал на госпиталь, поэтому братья-иоанниты повесили здесь его герб – дабы паломники знали, чьей милости обязаны своей трапезой. Будь Берг здесь, он разрубил бы тебя до пояса, – насмешливо сказал рыцарь Козме. – За поношение чести. Рубить он умел…

– Где граф сейчас? – заинтересовался Козма.

– Лежит на берегу Тивериадского озера, – хмуро ответил Роджер. – Где и другие рыцари Иерусалимского королевства. Барону разбили голову, когда мы пробивались к воде…

Рыцарь замолчал, затем тряхнул головой, отгоняя воспоминания.

– Почему эмир отпустил вас без выкупа? – сурово спросил он Козму.

– Я помог появиться на свет его сыну.

– Для сарацина великая радость, – согласился Роджер. – Если у него нет потомства, то остальные считают, что Аллах проклял его. Особо ценят мальчиков. Настолько, что готовы растить наших детей, обращая их потом в свою веру. Но у них и своих много. Они рожают детей столько, что мы не успеваем убивать… Молиться умеете? – спросил Роджер внезапно. – Читай Господню молитву!

– Патер ностер… – затянул Козма. Иоаким вторил. Закончив молитву, оба перекрестились.

– Как греки креститесь, – вздохнул рыцарь, – справа налево. Но Отче Наш читаете правильно. Все-таки трудно поверить, что эмир за успешные роды отпустил сразу двоих.

– Я спас от смерти его любимую жену! – обиженно сказал Козма. – Он не только отпустил, но дал одежду и денег.

– Женщина погубила это королевство, может, то же случится и с сарацинами? – задумчиво произнес рыцарь и добавил: – Я беру вас. Дам оружие, коней. И золотой безант за каждые два дня службы – когда доберемся до места. Рыцарю платят больше, но рыцарь приходит со своим оружием, лошадьми и воинами…

– Нам нужно на побережье, в порт, – сказал Козма.

– На побережье везде сарацины. Путь туда – дорога в плен. До моря не доедете! Все шайки разбойников спустились с гор и движутся за войском Саладина в надежде на добычу. Мы направляемся в горы, в один из наших уцелевших замков. Оттуда ходят хорошо охраняемые караваны в Триполи и Тир. В любом из этих портов вы найдете корабль, который за один-два безанта отвезет вас в родную землю. Я подарю вам коней и оружие, вернетесь со славой. По-другому у вас не получится! – торопливо добавил Роджер, видя, как чужаки переглядываются.

– Путь нам предстоит долгий? – спросил Козма.

– В мирное время хватило б недели, – пожал плечами Роджер. – Но сейчас война, дороги не спокойны… Зачем же я вас нанимаю? Собирайтесь, скоро выступаем!

Сделав знак Ги остаться с чужаками, рыцарь направился к выходу. И только на лестнице хватился шпор. Но возвращаться не стал.

"Следовало их сразу снять! – думал Роджер, спускаясь во двор. – Рыцарей с золочеными шпорами здесь не любят, и есть за что… Я в Иерусалиме два дня, могли и заметить. Теперь не страшно, к полудню будем уже за стенами!"

От этой мысли Роджер повеселел и даже затянул вполголоса гимн деве Марии, чего не позволил себе ни разу, с тех пор как появился в отвоеванном сарацинами Иерусалиме.

* * *

Повозка подъехала к Дамасским воротам со стороны рынка. Остановилась, подчинясь знаку стражника. Десятник, не спеша, подошел ближе.

Повозка была обычной: крытый парусиной верх, два окошка по бокам, задернутые шторами из синего бархата. Крепкие колеса, пара рыжих в упряжке, средних лет возница на скамье за хвостами жеребцов. Два всадника сопровождения: один уже немолодой, с загорелым морщинистым лицом, другой – мужчина в самом соку, высокий плечистый. Молодой одет непритязательно, на пожилом – роскошный сюрко, местами, правда, потертый. У обоих на поясе мечи, на головах – шапки. У пожилого – из бархата в цвет сюрко, да еще с павлиньим пером. Франки!

Мысленно помянув шайтана, десятник подошел к повозке и резко отдернул шторку. И сразу же оказался лицом к лицу с молодой женщиной. Та ойкнула и торопливо прикрылась платком, оставив открытыми только глаза. Десятник от неожиданности тоже смутился.

"Какие грубые лица у женщин у франков! – недовольно подумал он, отступая. – Скуластое, кожа загорелая… Не сравнить с нашими. Гурия! Ей только полы мести…"

– Кто такие? – сурово спросил десятник у подъехавшего пожилого франка, безошибочно определив в нем старшего.

– Паломники, – коротко ответил тот на лингва-франка. Голос у франка оказался густым и зычным. – Поклонились святым местам города Иерусалима и возвращаемся домой.

– Скажи своей женщине, чтоб вышла, – потребовал десятник. – Надо осмотреть повозку.

– Выездную пошлину я могу заплатить и без осмотра. Мы спешим: уже полдень, а дорога долгая.

Франк наклонился к начальнику стражи и вложил ему в руку золотой безант.

– Что везете? – поинтересовался десятник, пряча монету в кошелек.

– Себя! – пожал плечами франк. – Что можно вывезти из города, который захватили славные воины султана? Что тут осталось, кроме камней?

Слова франка, и даже не столько сами слова, сколько тон, с каким они были произнесены, вернули десятника в прежнее настроение.

– Скажи пусть выходит! – процедил он сквозь зубы. – У меня повеление осматривать все повозки!

Франк вздохнул и полез в седельную сумку. Бережно достал завернутый в шелк пергаментный свиток, размотал ткань и протянул пергамент начальнику стражи. Тот развернул. Под арабской вязью текста, стояла знакомая каждому правоверному Сахеля подпись. Десятник осторожно взял в руки печать зеленого воска, висевшую на цветном шнурке.

– Подлинная! – выдохнул над ухом подбежавший помощник. – Фирман Салах-ад Дина!

– Настоящим дозволяется барону д' Оберону, оказавшему нам большую услугу, – монотонно стал читать франк по-арабски наизусть, – а также свите его свободный и беспрепятственный проезд по нашим землям и по всем путям, кроме путей близ Красного моря… Море отсюда далеко!

Франк склонился и ловко выхватил фирман из рук начальника стражи, бережно завернул его в шелк и спрятал в сумку. Вопросительно глянул на стражников. Десятник сделал знак. Воины, преградившие повозке путь, расступились, и процессия медленно выехала за городские ворота. Десятник долго смотрел ей вслед, пока головы всадников не скрылись за ближайшим холмом.