и у него это даже выходило сносно. По крайней мере, он не был раздражён.

– Что же случилось, сын мой? Успокаивайся, расскажи. Не пристало плакать мужчине. Слезами не потушишь скорбь на сердце.

Ситрик с трудом проглотил последние слёзы. Теперь он стыдился не только своих прежних поступков, но и солёных ручьёв, что нежданно потекли из его глаз. Что же за жизнь такая? Один стыд. Как можно так быть?

– Я взял на себя слишком много и теперь не могу это унести. Я… я слаб, а ноша моя тяжела.

– Твоей лишь душе ведомо, что в сердце твоём. Какая такая ноша? – Голос отца Якоба был спокоен и глух, но в нём чувствовалось столько силы, будто под кожей человека сидел великан из камня. – Грех?

– Да, – выдохнул Ситрик. – Но я знаю, как искупить свою вину. Вернее, мне подсказали, и я пообещал, что исправлю всё, что смогу.

– Так. Кто же тебя направил на этот путь?

– Ингрид.

Ситрик произнёс это имя, чувствуя, как оно окровавленным мечом рухнуло на пол. Он уставился на священника, ожидая, что имя проклятой напугало его в той же мере, в какой оно страшит его самого, однако священник даже не переменился в лице.

– Девица, значит, – медленно произнёс он.

– Да, – прошептал Ситрик и поспешил с объяснениями, понимая, что священник подумал совершенно о другом. – Она пообещала отомстить… одному человеку. Но месть её обратилась против неё самой. Она пожелала стать погибелью и сама стала Смертью, дура. А я же… я виноват перед ней, перед её мужем. Поэтому я решился помочь ей справиться с её бедой. Мне надо всё исправить. Я пообещал ей, поклялся!

Ситрик посмотрел на свои запястья, вспоминая, как горели на них руны в тот день, когда он принёс Ингрид клятву. Он больше не видел их, но понимал, что они останутся с ним, покуда не будет исполнена воля Ингрид.

– И обещанное оказалось тебе не по зубам?

– Да, – выдавил из себя Ситрик. – Мне нужно в Ве. Там есть то, что ей нужно.

– Коротка отсюда дорога до Ве. Чего же ты боишься? Ты ведь почти добрался.

– Не пути я страшусь. – Ситрик опустил голову в ладони. – А её саму. Она сводит меня с ума. Я постоянно думаю о ней.

– Неужто тебе довелось перейти дорогу сейдконе?

Ситрик нервно усмехнулся.

– Эти женщины. Все поголовно колдуньи, дьявольское отродье. – Впервые за весь разговор лицо священника дрогнуло, показав живые чувства.

Ситрик нахмурился на его слова. Тут он не смог промолчать.

– Я не соглашусь с тобой, святой отец. Иначе выходит, что я сын дьявольского отродья. Но моя мать – милая женщина. Уверен, что и твоя матушка тоже…

Священник смерил Ситрика взглядом, от которого мурашки пошли по коже. Разговор шёл не туда. Ситрик не рассказал самое главное – что на самом деле заставило его дать обещание Ингрид. Только он подумал об этом, как пальцы его похолодели. Бестолковый разговор он затеял, раз по-прежнему готов прятать свой самый страшный грех. Он закрыл глаза и принялся успокаивать дыхание. Что же, стоило остаться с Холем дома и дальше вязать носки. Только выставил себя посмешищем в который раз.

– Прежде я брал силу в молитвах, – наконец произнёс он после долго молчания. – Но сейчас… У меня не получается использовать этот источник. Он опустел. Я молюсь, как прежде, но понимаю, что толку в этом никакого. Молитва стала для меня обрядом, привычным действием, что я совершаю, но о чём уже не могу думать.

– Странно ты мыслишь, парень. Разве не в том смысл одного и того же действия, чтобы привести суетной день в порядок? А в порядке спокойствие кроется. Часто ли ты молился? Столько же, сколько прежде?

– Нет, – помедлив, честно ответил Ситрик.

– Верни молитву себе.

– Я не могу.

– Отчего же?

– Мой друг. Он безбожник. Он насмехается надо мной каждый раз, когда я преклоняю колени.

– Нашёл проблему. – Священник фыркнул. – Холь этот твой насмехается надо всем, что видит. Шут он и балбес, пусть и голова его седая. Дюже ты много печалишься о других и о том, что они подумают о тебе. Чай не Господь Бог, чтобы перед ним или перед кем-либо ещё смущаться, как на праведном суде.

Ситрик кивнул. Ольгир, никого не боящийся, прежде говорил ему то же самое. Вот только его он не слушал.

– Я понимаю, – прошептал он.

– Сейдкона твоя тебе жизни не даёт, да? Дал бы ей отпор. Дай и другу своему отпор. Есть у тебя на это сила. Иначе бы ты так много не прошёл. Вы же с ним из Онаскана идёте?

– Да.

– То-то же.

– Но как мне дать отпор? Я же им обоим должен. Жизнью обязан.

– А много ль жизнь твоя стоить-то будет, ежели ты так и будешь позволять им попрекать себя? Достойным будь.

Ситрик округлил глаза.

– Как же? То не будет гордыней?

– Ох, послушай меня, мальчик. Я тебе как человек скажу, а не как священник. – Отец Якоб покосился на образа, сотворил божий знак и продолжил: – В меру всего должно быть. В тебе сейчас печали столько, что толика гордыни тебе только на пользу пойдёт.

Ситрик снова кивнул, понимая, о чём речь. Он задумался: он ведь так нужен Ингрид, а значит, он для неё ценен. А раз он для неё ценен, то и он сам должен ценить себя. Она не сможет обрести покой без его помощи. Он важен и нужен ей.

– Иди помолись, – произнёс священник, отвлекая Ситрика от дум. – И скажи, какие грехи тебе отпустить?

– Я могу не произносить их?

– Вот скромняга. Что же боишься похвастаться? – пошутил священник, но от шутки стало только горше.

– Я боюсь признаться.

– Женщины, – крякнул отец Якоб, и Ситрик, скрестив за спиной пальцы, решил согласиться с ним.

В конце концов, так оно и было…

По крайней мере, свалить вину на них было проще, чем разобраться в своих мыслях. Он обязательно разберётся потом. Но не сейчас. Не нужно пугать тонкий лучик решимости, что всё-таки зародился в нём.

От молитвы и правда стало чуточку легче. Наверное, как и от всякой песни…

Домой Ситрик возвращался один и был рад, что священник решил задержаться в церкви. Идти с ним сейчас рука об руку было бы невыносимо. В Оствике было так темно, что не только чёрные, но и белые кошки смогли бы остаться незамеченными: город поглотил туман.

Ситрик остановился, припоминая дорогу. Не попасть бы снова к обиталищу Ракель. Он вздрогнул от этой мысли и принялся озираться.