уже несколько лет. Кресла и кровать с резным изголовьем были покрыты посеревшими от времени чехлами, в складках тяжёлых бархатных гардин комьями скопилась пыль. Слуги сюда не ходили, уборщицы не мыли полы, не вытирали полки, подоконники и стол, и никто не догадывался, что в один день ключ от старой детской пропал.

Его стащил Филипп. Когда он в первый раз «позаимствовал» ключ, он хотел только проверить, что в детской происходит. Он не смог бы сказать, почему его потянуло туда, но вид — запустение, бледность, пыль, искрящаяся в пробивающемся меж шторами свете — заставил остаться. С тех пор Филипп приходил, сдёргивал с одного кресла чехол и сидел столько, сколько мог себе позволить. Старая детская, позабытая всеми обитателями замка, стала его убежищем. Он уходил сюда, когда хотел одиночества, когда прятался от брата, матери и слуг, а под кроватью прятал то, что никому — а тем более отцу! — не нужно было видеть: переписанные от руки новости, которые Филипп кое-как находил в непостоянных информационных потоках или умудрялся подслушать в редких неосторожных разговорах родителей, когда мать возмущалась, а отцу нехотя приходилось ей отвечать.

Сейчас Филипп сидел в кресле, закинув ноги на подлокотник. На коленях лежал вручённый отцом буклет Академии, но вместо чтения о программах обучения Филипп смотрел на мерцающий в воздухе экран синерниста. У него получилось поймать нескрытый информационный поток. Тот был нестабилен, то и дело обрывался, готовый пропасть совсем, потому что сама атмосфера замка блокировала всё, что ещё не было закрыто.

А закрыто было всё, что могло рассказать о юге, о том, зачем нужны отряды. Филипп выяснил это ночью перед поездкой в Ворфилд, когда так и не смог уснуть после прихода брата. Тогда он сумел поймать несколько потоков, и все исчезли на следующий же день. Благо он успел переписать всё, что показалось интересным и важным. И найденная информация совсем не радовала…

Дверь скрипнула и медленно открылась. Рука Филиппа дрогнула, проводя кривую линию, и он поспешно отключил экран. Он так привык, что никто не заходит в спальню, что совершенно забыл закрыться!

Филипп осторожно выглянул из-за кресла и выдохнул. Эдвард мялся в дверях, удивлённо осматривая голубые стены.

— Опять ты! — воскликнул Филипп и зашептал, косясь на светлый коридор. — Да заходи ты уже! Не хватало, чтобы кто-то ещё сюда пришёл.

Эдвард вздрогнул и захлопнул дверь. Он подошёл к брату и, сдёрнув чехол с соседнего кресла, умостился в нём, вытягивая шею, чтобы посмотреть, чем занят Филипп. Тот закатил глаза и убрал синернист в карман: не при Эдварде же ему искать информацию о происшествиях на юге.

— А что ты делаешь? — наконец спросил Эдвард, улыбаясь как ни в чём не бывало.

— Читаю брошюру Академии. — Филипп показал брату лежащую на коленях тонкую книжку.

— О! — Тот схватил её и принялся листать. — Я бы вот это выбрал. Просто обязательно! — Эдвард ткнул пальцем в заметку о курсе стихийной магии. — Мне отец такого учителя нанял! У меня так круто получается! Хочешь покажу?

— Спасибо. Потом. — Филипп забрал брошюру и раскрыл её на странице, которую должен был читать. — Ну, я тоже знаю, что выберу. Мы с отцом, — он вздохнул, — говорили об этом. А ты чего пришёл? — Филипп резко повернулся к брату.

Эдвард распахнул глаза, словно не ожидал вопроса.

— Я случайно! — воскликнул он. — Дёрнул ручку, а тут открыто и ты…

— Тогда, может, ты уйдёшь? — с нажимом поинтересовался Филипп.

— Нет, — Эдвард мотнул головой. — Мне очень нужно тебе кое-что рассказать. Что-то важное. Я давно пытаюсь, но ты всё время прогоняешь меня! В общем… Когда мы были в Ворфилде… Я подслушал разговор отца и какого-то генерала, что ли. Совершенно случайно! — Он часто закивал, глядя на брата огромными зелёными глазами. — Они говорили о южной границе. Там беспорядки. Гибнут люди. — Эдвард опустил голову, сжал подлокотники кресла изо всех сил и шумно втянул носом воздух. — Отец сказал, что боится… войны.

Филипп невидящим взглядом уставился в стену и сжал зубы. Его подозрения, что отец недоговаривает что-то важное, подтверждались.

4

С того разговора прошло три года.

Поступив в Академию и уехав вглубь континента, за множество километров от Пироса, Филипп очутился в новом, огромном мире, полном информации, недоступной дома. В Мидланде ни замок, ни отец, ни что-либо иное не могло больше закрывать информационные потоки, и синернист ловил их один за другим, и ещё множество витало вокруг. Казалось, их можно даже почувствовать. Их и каждую новость, упущенную за три года из-за контроля отца.

Но, увидев новости, Филипп ужаснулся. Они поразили его ещё больше, чем слова Эдварда, с тех пор каждый день звеневшие в ушах. «Отец боится войны». И если поначалу Филипп сомневался, успокаивал себя, заверял, что, при всём недоверии к отцу, при всех подозрениях, мучивших его три весны назад, с Пиросом всё в порядке, то новостные сводки Мидланда разрушили эти надежды. И с каждым годом становилось страшнее…

Юг разрывали восстания, протесты. Попытки успокоить граждан приводили к дракам, порой кончавшимися не только арестами, но и гибелью кого-то из мятежников или жандармов. Не проходило недели без страшных новостей о погромах. Юг балансировал на грани, едва не срываясь в волны гражданской войны. Филипп никогда бы не подумал, что дела могут обстоять так серьёзно. И хуже всего было то, что дома это скрывали…

Стояла поздняя весна, но, несмотря на ясную погоду, Филипп сидел в библиотеке под высоким витражным окном, из которого лился тёплый свет, а разноцветные блики скользили по лежавшим на столе вырезкам из газет, рукописным заметкам и копиям карт, исчерченным стрелками и крестами. С улицы слышался смех, доносились крики и обрывки разговоров, но Филиппу было не до того: он невидящим взглядом смотрел сквозь бумаги, поддерживая голову одной рукой, и машинально постукивал пальцем другой по столешнице. Рядом валялась открытая перьевая ручка.

— Всё ещё сидишь? — Корнелий Уэр сел напротив. Филипп поднял на друга усталый взгляд. — Вот так и знал ведь, что нужно было спорить с Уибером. Получил бы рубин. Он говорил, что ты пойдёшь тренироваться, а я поставил на библиотеку.

— Хватит спорить на камни. — Филипп потянулся, пытаясь размять затёкшие плечи. — Вам тут ещё жить по крайней мере до лета… Но ты ведь не просто так пришёл, да?

— Разумеется! Я тебе кое-что принёс.

Корнелий потянулся к внутреннему карману пиджака, но резко нахмурился, сжал губы и сложил руки на столе. Филипп удивлённо поднял