орошенным слезами, стоял на платформе и простирал руки, благословляя толпу. Достойное завершение предприимчивой карьеры – стать главой «второсортных» в Соединенных Штатах.

5

Бомба, издалека брошенная Майклом Уэббом, с грохотом разорвалась в собрании. Вскоре после этого Майкл спешно оповестил всю страну, что уничтожение «Джергена» было стопроцентным вздором, что сам Брэй насквозь пропитан вздором и что мистер и миссис Гаррити Томс так долго питались вздором, что стали невосприимчивыми к его яду, иначе они погибли бы от него уже давным-давно.

«Ну, а разве дурно, показывать меч королеве? – с жаром спрашивал он. – Я собственными глазами видел, как королева Англии выезжала из Букингемского дворца в сопровождении эскорта конной гвардии, причем у каждого из всадников был меч».

Смущение распространилось среди «второсортных». Организации их раскололись на две партии… Брэй в страстной речи обвинял Майкла Уэбба в первосортности. Его красноречие одержало победу, и Майкл был исключен из организации. Но много членов еще верили в него и вышли из клуба, как один человек. Разложение «второсортных» началось с этого момента.

6

Вот каким образом Майкл Уэбб стал знаменитым.

Глава четвертая

Поставка мыслей на день или на неделю

1

Болезненный молодой человек весело постукивал на пишущей машинке в углу приемной Майкла Уэбба, в то время как я развлекался «Популярным научным ежемесячником», который нашел на столе. Я пришел возобновить знакомство с Майклом. Молодой человек был без пиджака, и из его рта торчала папироска. Комната походила на приемную газетной редакции. Жиденькие половицы и крепкие деревянные перегородки явно были скопированы с приемной нью-йоркского «Американца». Одно мгновенье я ожидал, что вот-вот увижу измученного и жалкого человека с потухшей сигарой во рту и с кучей гранок в руках. Этот вкус к простоте проявлялся даже в самых маленьких деталях. В комнате были зеленые абажуры на электрических лампочках, шнуры которых висели под потолком простыми и непритязательными петлями. Вскоре молодой человек встал и подал мне безвкусно отпечатанную на картоне карточку. – Это – карточка нашей фирмы, – известил он, весь проникнутый гордостью, которой еще не коснулось недоверие. – Вы можете положить ее себе в карман и показывать при случае вашим друзьям.

Это было ужасное произведение полиграфического искусства. Притом карточка была слишком широка для того, чтобы ее можно было положить в карман, не сгибая. Наверху был портрет мальчика, играющего, надув щеки, на трубе. Внизу была подпись:

Майкл Уэбб. Поставка мыслей на день или на неделю.

Карточка явно преследовала цели рекламы, но общий тон ее был так груб, что даже цирюльник из Канзаса был бы сконфужен. Не зная, что сказать – а юноша определенно ожидал от меня какого-нибудь замечания, – я машинально вертел ее в руке.

– Это шутка? – наконец, выдавил я из себя.

– Почему? Нет! Это не шутка, – отвечал он, по-видимому, несколько раздраженный. Это – карточка нашей фирмы. Мы ее всем раздаем. Карточка фирмы! Вы знаете, что такое карточка фирмы? Она производит впечатление, не правда ли?

– Нет, не думаю, чтобы она производила впечатление. – Мне казалось, что я могу быть откровенным. Она вульгарна и безвкусна.

– Но она производит впечатление, – настаивал он. – Я вижу, что она произвела на вас впечатление.

– Она произвела на меня самое отталкивающее впечатление. Разве вы не замечаете, как она безвкусна? Карточка вызывает отвращение. Вероятно, даже удерживает публику от прихода сюда.

Он держал карточку в вытянутой руке и смотрел на нее с восторгом.

– Совершенно верно, – говорил он. – Вы попали в точку. Она действительно удерживает многих от прихода к нам. Этой карточкой мы оповещаем о том, что снабжаем любого человека мыслями. Вы видите, в чем дело? Поняли? Тот, у кого есть хоть капля здравого смысла, не обратит внимания на это объявление. Когда кто-нибудь сюда входит с этой карточкой в руках, – мы с уверенностью знаем, что он очень нуждается в нашей услуге. Таким образом вычеркиваются искатели изысканного и те, что могут думать самостоятельно. Идея ясна.

– Вы ассистент м-ра Уэбба? – спросил я.

– И да, и нет, – отвечал он. – И ассистент, и не ассистент. Я в сущности его секретарь, но прохожу курс по обезвздориванию и уже провел несколько маленьких, не особенно трудных дел. Например по обезвздориванию Четырехсот [Четыреста семейств американской финансовой аристократии] и т. п. Это очень легкий вздор. Почти каждый интеллигентный человек может выучиться в несколько уроков, как его извлекать.

Он закурил папироску и сел на стол, болтая ногами.

– Та-а-к… – протянул я. – Значит, вы обучаетесь искусству. Я понимаю, что с общественным вздором всего легче расправляться. Жидковатый, так сказать, вздор. Скажите мне, какого рода вздор всего труднее извлекать?

– М-р Уэбб говорит – а он авторитет, – что вздор «собственной страны господа бога» [Так американцы называют Соединенные Штаты] является самой трудной из известных науке разновидностей. Вы знаете, это – отборный вздор. Боже мой! Посмотрели бы вы только на него в стадии полного развития! Это ужасно! У м-ра Уэбба прямо руки опускаются. Затруднение состоит в том, что вы ничего не можете вбить в голову пациента, когда последний болен тяжелой формой вздора. Об его череп сломается острие самого лучшего сверла. М-р Уэбб работает сейчас над новым способом, который, быть может, даст хорошие результаты. Его идея состоит в том, чтобы протолкнуть несколько статей в «Американский Журнал» и направить страдающего вздором пациента по этому пути… Тогда тот не будет подозревать, что проходит курс лечения.

– О, вы ничего не достигнете таким путем, – заметил я. – Вам никогда не позволят поместить что-нибудь подобное в «Американский Журнал».

– Не позволят? – Он радостно заболтал ногами. – Вот вы увидите, – они их поместят! Статьи будут обсахарены, и они проглотят их раньше, чем разберутся, в чем тут дело.

В это мгновение открылась ведущая во внутренние комнаты дверь, и в ней появился Майкл Уэбб. Гладко выбритый, в элегантном сером костюме, он походил на младшего компаньона какой-нибудь банковской фирмы с Уолл-стрит или на преподавателя колледжа с независимым состоянием, преподавателя, который не смотрит на свое дело слишком серьезно. Кивком головы он пригласил меня войти, и я последовал за ним в его кабинет. Не глядя на меня, он сел за стол и начал вскрывать письмо, указав мне предварительно своим разрезательным ножом на стул.

2

– Ну, кто вы, и чего вы хотите? – быстро спросил он. – Пришли вы сюда по личной рекомендации или по нашему объявлению? – Все это – залпом.

– Ни то, ни другое, – возразил я. – Я – автор.

Он поднял глаза и весь содрогнулся.

– Так это вы! – почти воскликнул он и положил на стол письмо. – Черт возьми! Я не узнал бы, если бы встретил вас на улице… Да, я помню тот день, когда мы отправились в путь. Прошло много времени… Знаете, у вас какой-то странный вид… Вы хорошо себя чувствуете?

– Я чувствую себя прекрасно. А разве непохоже на это?

– Не знаю. Вы как-то изменились. Вид у вас плохой. Вы переутомлены. Я был не таким, когда писал свою великую книгу. Разве такой вид полагается иметь автору?

– По-моему, да, – отвечал я. – Мы люди глубокомысленные, а напряжение мысли…

– Я поставляю мысли на день или на неделю! – прервал он с энтузиазмом. – Поставляю мысли на день или на неделю по умеренным ценам! Позвольте мне быть вашим поставщиком мыслей. Это будет стоить недорого, а вы избавитесь от чувства усталости. Клянусь честью, в этом есть идея. Я хочу сказать – идея для рекламы. Последняя будет гласить приблизительно так: позвольте мне быть поставщиком ваших мыслей, и вы избавитесь от чувства усталости.

Его предложение поставлять мысли для романа показалось мне несколько сложным. Я никогда не слыхал, чтобы герой романа поставлял мысли для автора. Конечно, в этом нет ничего невозможного, но этого не бывало в практике, и, пожалуй, могло существовать какое-нибудь профессиональное правило, предусматривающее подобный случай. Я был почти уверен,