– Брюс, – сказала она, подняв голову, – почему бы тебе не стать Роджером Бьюли?

Спустя много времени Деннис Фостер вспоминал этот последний приятный вечер перед тем, как кое-кто начал заигрывать с силами, могущества которых не понимал. Сильнее всего в его памяти запечатлелся Брюс Рэнсом, изумленно уставившийся на Берил, держа руки в карманах халата, словно схваченный объективом скрытой камеры.

– Не понимаю, – сказал Брюс.

– В субботу после заключительного спектакля ты собираешься на каникулы в какое-то местечко на восточном побережье, не так ли?

– Да.

– И ты уже заказал номер в гостинице под вымышленным именем?

– Да. Я… – Брюс вынул руки из карманов. Его взгляд стал настороженным, а губы втянулись, еще сильнее подчеркнув выпуклые скулы.

– Боже всемогущий! – воскликнул он. – Ты имеешь в виду…

Берил кивнула.

– Я бросаю тебе вызов, предлагая сделать то, что делает герой пьесы. Он оказывается известным писателем, а ты известный актер, что в принципе одно и то же. Теперь понимаешь?

– Да.

– Поезжай в это место… как оно называется?

– Олдбридж в Суффолке – точнее, рядом с ним.

– Поезжай туда, – продолжала Берил, – и остановись в местной гостинице. Потом начинай делать оговорки в соответствии с пьесой. Постепенно вся деревня придет к выводу, что ты единственный и неповторимый Роджер Бьюли, снова вышедший на охоту. А тем временем ухаживай за какой-нибудь местной девушкой – желательно дочерью важной шишки. Тебе это не составит особого труда… Брюс! Ты меня слушаешь?

– Что? Да-да, слушаю.

Брюс сжимал и разжимал кулаки. Его мысли витали где-то далеко.

– Вероятно, – засмеялась Берил, – у девушки не окажется отца, который захочет тебя застрелить. Подобное бывает только в пьесах и книгах. Но у нее наверняка найдется родственник или дружок, которому не понравится зрелище его маленькой птички в когтях Роджера Бьюли.

– Да, очевидно.

– А потом, когда ты переполошишь всех… Сколько времени ты намерен пробыть в Олдбридже?

– Месяц, – машинально отозвался Брюс. – В октябре у меня намечается радиопостановка, но до того я могу оставаться в деревне.

К огорчению Денниса Фостера, который сидел молча, Брюс, кажется, воспринимал дело как наполовину свершившийся факт.

– Отлично! – кивнула Берил. – Я вернусь из Америки через три недели. К тому времени, Брюс, ты успеешь разбудить дьявола, если как следует сыграешь свою роль. (Пожалуйста, Деннис, сиди спокойно!) Потом взрывай бомбу третьего акта. Скажи им, что ты не зловещий убийца, а всего лишь добрый старина Брюс в поисках материала, и увидишь, как они прореагируют! – Берил задыхалась от возбуждения. – Ну? Ты сделаешь это? Я бросаю тебе вызов!

Последовала долгая пауза, нарушаемая только кашлем Берил, пытающейся перевести дух.

– Мне такое и в голову не приходило, – пробормотал Брюс, устремив странный взгляд на противоположную стену. Ударив правым кулаком по левой ладони, он тяжелой походкой вернулся к туалетному столику и сел. – Любопытно, смогу ли я с этим справиться?

– Конечно сможешь! Почему нет?

Брюс барабанил пальцами по стеклянной крышке туалетного стола.

– Предположим, кто-то меня узнает?

– Это не слишком вероятно, Брюс. Вне сцены ты выглядишь совсем по-другому. К тому же ты ненавидишь и презираешь кино, отвергая любые предложения сниматься с тех пор, как у тебя на банковском счете было шесть пенсов. В суффолкской деревне люди узнают только те лица, которые видели на экране.

– Или это может не сработать по другой причине, – усмехнулся Рэнсом. – Что, если там вовсе не окажется девушек?

– Хоть одна девушка найдется везде!

– А если она мне не понравится? Или я в нее влюблюсь, а она только засмеется? Видит бог, я этого заслуживаю.

– Это первое благоразумное замечание, которое я здесь услышал, – решительно вмешался Деннис Фостер. При виде сердитого выражения на лице Берил он поднялся и продолжал более примирительным тоном: – Я не хочу выглядеть мертвой головой на празднике при каждой нашей встрече. Признаю, что идея любопытная. Но неужели вы всерьез намерены ее осуществить?

– Почему бы и нет? – воскликнула Берил.

– Прежде всего, вам это не кажется несколько безжалостным?

– Ну… – Брюс нахмурился, глядя на свой сжатый кулак. Но Берил не желала слышать никаких возражений.

– Ты имеешь в виду девушку?

– Да, – ответил Деннис.

– Нет, не кажется. – Голос Берил звучал абсолютно хладнокровно. – В конце концов, это делается… ну, во имя искусства.

– Прошу прощения, – отозвался Деннис с улыбкой, заставившей Берил опустить взгляд. – Ты отлично знаешь, что это делается совсем по другой причине.

– О, Деннис, не будь таким занудой!

– Все дело в том, – продолжал он, – что вам обоим это кажется новой увлекательной игрой. Вы как дети, подкладывающие кнопки на стул учителя. Но нельзя так играть с человеческими жизнями и эмоциями. Это опасно и может выйти из-под контроля. Ведь это не сцена, а жизнь.

– Но именно это я и пытаюсь внушить Брюсу! – воскликнула Берил. – Если только он изменит ужасную концовку этой пьесы…

– Я не изменю концовку, – заявил Брюс Рэнсом.

– Дорогой, но ведь она нелепа!

– Вовсе нет, – возразил Брюс, глядя в зеркало. – И я докажу это таким способом, который тебя удивит. Более того…

Он оборвал фразу и вместе с Берил повернулся к Деннису Фостеру, услышав его смех.

Откинувшись на спинку кресла, Деннис достал свой портсигар, вынул сигарету, зажег ее и закашлялся от дыма и смеха. Последняя стычка между Берил и Брюсом убедила его, что он, вероятно, придает слишком много значения их замыслу.

В конце концов, было крайне маловероятно, что Брюс может причинить какой-то вред. Они оба, как и всю жизнь, старались заставить зрителей поверить в их игру. Невозможно пострадать, глядя на актеров в театре или встретив «настоящее привидение» на аттракционе «Поезд призраков».

Он, Деннис, исполнил свой долг, заявив протест. Если Брюс намерен продолжать, ему остается только сидеть и наблюдать за происходящим. Денниса снедало достойное порицания любопытство, желание увидеть, что произойдет. Если подумать, он всегда мог устроить дело так, чтобы Брюс держался в стороне от единственной неприятности, с которой мог столкнуться.

Поэтому Деннис смеялся, пуская едкий дым, покуда двое других смотрели на него с обидой, словно во время спектакля строгие критики внезапно поднялись с мест, пренебрежительно фыркая.