Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какое там почитать! Библиотекарша-то как раз Горелухину — соседка — свидетельница. Опрошу поподробнее — как там у них да что вышло?
— Подожди… Подброшу, — Миша завел двигатель и посетовал. — Ну, что за люди? Из-за каких-то матюгов заяву накатать!
— Вот и я о том! — ухмыльнулся Димыч. — Но, думаю, тут не в матюгах, тут в Генке Горелухине дело — характер у него нехороший, не любят его в деревне. Не так, конечно, ненавидят, как тех же Узбеков, но все ж таки — не жалуют. Сам он и виноват — живет, бирюк бирюком. Раньше в леспромхозе работал, потом — недолго — вальщиком, да с бригадою не ужился, теперь на бирже. Зол на весь свет!
— А чем живет-то? На пособие?
— Говорят, он классный охотник. Да и рыбак удачливый. А по зиме веники вяжет, сдает, мужик-то трудолюбивый, но, между нами говоря, куркуль. Потому и не любят его поселковые.
Выпустив участкового у библиотеки, Ратников, к удивлению своему, почти сразу увидел Макса. Тот как раз из библиотеки и выходил, в новой красной футболочке, в белых своих пижонских шортах.
— Максюта!
— А? Здрасте, дядя Миша.
— Садись, подвезу… Ты что это, книгочеем заделался?
— Да нет, — мальчишка умостился на сиденье. — Просто вот зашел узнать, есть ли у них старинные книжки.
— Старинные?
— Ну, не так, чтобы старинные… но чтоб там про старые времена было написано.
— А зачем это тебе?
Максик явно смутился, но все же ответил:
— Понимаете, дядя Миша, я думаю… может там, про старину, там и про Лерку будет чего… ну, про даму Элеонору…
— А-а-а, — протянул Ратников. — Вот ты, значит, чего… Ну, здесь, брат вряд ли чего выгорит — в город надо. Тебе история Нормандии нужна, или там — Франции.
— Вот я и думаю рвануть на пару деньков, — подросток улыбнулся. — В библиотеку схожу, с мамой пообщаюсь. Как вы думаете, стоит?
— Конечно, стоит! — Ратников едва спрятал радость. — И, Макс, как можно быстрее. Мне тоже, кстати, весьма будут интересны твои изыскания… может, чего и накопаешь про даму Элеонору и ее славного рыцаря Анри де Сен-Клера! В интернете еще полазь.
— Точно! Сегодня же, на вечернем автобусе, и уеду.
Вот и славно!
Выпустив парнишку на площади, Михаил уже не сдерживал радость. Вот ведь как все хорошо обернулось — пущай едет, ищет, желательно подольше… Хорошо хоть не надо ничего рассказывать, пугать лишний раз парня… Пусть в библиотеках сидит, ищет…
И самому надо тем временем поискать!
Разрешается всем вам и всем прочим, там живущим, покупать… все, что хотите, свободно и спокойно.
Хартия Бомона в Аргонне
Горелухин! Ну, точно — либо он кого-то видел, либо сам как-то связан с людокрадами. Сейчас самое главное — не спугнуть, не дать залечь на дно, затаиться. Аккуратненько так проследить, поговорить. Да и вообще, для начала хорошо бы о нем расспросить кого-нибудь поподробнее. Кого-нибудь — да деверя — или как там его? Злой горелухинской сестрицы супружника — Колю. Хотя, с другой стороны, а стоит ли огород городить? Взять да и поговорить с Геной, завести, так сказать, непринужденную беседу…
Немного подумав, Миша заехал в магазин и, узнав у продавщицы адрес Горелухина, туда и направился… и поцеловал дверь, точнее сказать — калитку с классической надписью «Осторожно! Злая собака!». Судя по раздававшемуся за высокой оградой истошному лаю, собака и вправду была злой.
Пожав плечами, Ратников собрался уж было идти, как вдруг услыхал где-то неподалеку:
— Гена! Горелухин! Да постойте же!
Обернулся и увидал бегущего со всех ног участкового Димыча, догонявшего какого-то угрюмого мужика, бывшего, несмотря на жару, в оранжево-зеленой хэбэшной куртке, какими снабжали своих работников добрая половина еще кое-где действовавших леспромхозов. Куртки такие в поселке носил каждый второй мужик, не считая каждого первого.
— Гражданин Горелухин!
— Кому гражданин, а кому — Геннадий Иваныч, — Горелухин с неудовольствием замедлил шаг и посмотрел на участкового, как солдат на вошь. Действительно, тот еще тип — лицо вытянутое, небритое, с узкими, презрительно искривившимися губами. Недоброе лицо, неприветливое — в старых советских фильмах такие обычно были у шпионов, предателей и всяких там прочих полицаев. И взгляд такой… мол, шел бы ты, парень, по-хорошему…
— Мне нужно вас опросить, гражданин Горелухин! — повысив голос, милиционер произнес эту фразу подчеркнуто официальным тоном. — Относительно заявления гражданки Капустиной, вашей соседки.
— А, так вот откуда ветер дует?! — Горелухин плюнул в дорожную пыль и огляделся.
Ратников поспешно укрылся за каким-то полуразвалившимся сараем, рядом с которым лежали аккуратно уложенные невысоким штабелем доски. Свежие. Видать, кто-то недавно привез с пилорамы по какой-то своей надобности — крышу там, перекрыть, перебрать пол или заборишко подправить.
— Эта дура, значит, все-таки накатала свою кляузу?!
— Гражданин Горелухин, я бы вас попросил…
— Ладно, поговорим… Небось, протокол будете составлять, товарищ… младший лейтенант? — при этих словах Горелухина перекосило, словно от зубной боли. — Ладно, составляйте — только знайте — я ничего не подпишу! Из принципа!
— Ваше право, — участковый пожал плечами. — Я сам напишу — «от подписи отказался». Правда, еще бы свидетелей… Напрасно вы все усложняете, гражданин!
— А я к вам в дружинники не нанимался!
Миша за сараем только диву давался — вот это тип! Выходит, правильно все про него говорили. На месте участкового с таким бы не разговаривать надо, а под любым предлогом засадить в кутузку, чтоб не выпендривался.
— Ну, пошлите тогда присядем, к вам или на опорный…
— На опорный — через полпоселка ташшыться, а в доме у меня, уж извините, не прибрано, гостей-то не ждал… Ежели не возражаете, гражданин начальник, давайте вон тут, на дощечках присядем.
Горелухин кивнул на доски. Те самые, рядом с сарайчиком. Ратников затаился.
— А, как хотите, — младший лейтенант уселся и, вытащив из дипломата бланки, приладил чемоданчик на коленях. — Итак… В понедельник, первого августа, вы, гражданин Горелухин Геннадий Иванович, находясь в состоянии алкогольного опьянения…
— Постой! — громко возразил Геннадий Иваныч. — Не пил я тогда! Не было этого, врет она все, курва!
— Ну, вот, — участковый озабоченно нахмурил брови. — Опять оскорбляете.
— Не оскорбляю, а уточняю правду.
— Ладно, пусть так… пусть вы были трезвы… Но Капустину-то Зинаиду Михайловну оскорбили грубой нецензурной бранью? Вот и вторая соседка ваша, библиотекарша…