Несколько минут братья не отрываясь смотрели друг другу в глаза.

— Не знаю, как отнесется к этому Агнес, — наконец нарушил молчание Чарльз. — Она всегда надеялась, что ты вернешься и ей не нужно будет больше разрываться на части. А именно это сейчас и происходит. Она мечется между двумя, нет, даже тремя домами. При каждом удобном случае Агнес отправляет меня в коттедж, и еще есть ее мать и магазины.

— Ну, ты можешь передать Агнес, что она теперь хозяйка имения, а когда ты решишь отдать концы, твоя жена останется его единственной владелицей.

— Не думаю, что ей это понравится.

— Почему ты так уверен?

— Кто из нас лучше ее знает? Кроме того, ты подумал об Элейн? Что скажет наша сестра? Может быть, она считает, что дом должен достаться ей? Как я слышал, Элейн наконец-то собирается разводиться. И могу сказать: давно пора.

— Материально сестра достаточно хорошо обеспечена, даже без тех денег, что он будет ей выплачивать. И, насколько я знаю характер Элейн, ей не захочется брать на себя заботу о родительском доме. Она освободится сейчас от своего чокнутого лошадника, отправит детей в школу и заживет для себя, потому что жизни она, по сути дела, и не видела, ведь правда? Чарли, — Реджи порывисто сжал руку брата, — если согласишься, ты снимешь с моих плеч тяжелый груз. Тогда я смогу посвятить себя новому делу, сделаю новую карьеру, если можно так сказать. Это имеет отношение к реабилитации. Все меня поддерживают. И знаешь, я вовсе не жалею, что остаюсь. Здесь совсем неплохо. Тут мы все равны: искалечены душой и телом. Странно, но когда наступает перелом, перестаешь постоянно чувствовать себя несчастным. Вспышки гнева происходят редко, в основном во сне, когда снова видишь себя в этом аду. Хотя можешь мне поверить, Чарли, когда попадаешь сюда, тысячу раз жалеешь, что не остался там. — Он сжал руку в кулак и легонько ткнул Чарльза в плечо. — И заруби себе на носу, я не желаю, чтобы обо мне горевали. И жалость мне не нужна. Здесь эта штука запрещена. Знаешь, жалость окончательно губит человека. Но совсем последнее дело, когда начинаешь жалеть себя.

— Реджи…

— Да?

— Ради Бога, перестань, — с тяжелым вздохом произнес Чарльз. — Кого ты пытаешься убедить? Должно быть, забыл, что перед тобой твой брат Чарли. Мы вместе росли, я слишком хорошо тебя знаю. Возможно, даже лучше, чем ты сам. Ты решил остаться, пусть будет так, но только не надо выдумывать причины. Я согласен управлять имением, однако не позволю тебе передавать его мне или кому бы то ни было.

— Ну, хорошо же. Если ты не дашь мне переписать дом на тебя и Агнес, подчеркиваю, и Агнес, тогда я передам его какой-нибудь благотворительной организации, и они распорядятся им по своему усмотрению, вполне возможно, далеко не лучшим образом.

— Ты этого не сделаешь. — Чарльз сердито сверкнул на брата глазами.

— Сделаю, не сомневайся, так что все в твоих руках.

Они не знали, сколько стояли, глядя друг другу в глаза. Перед их мысленным взором промчалось детство, отрочество, юность, и оба поняли, что дом навсегда останется для них родным. Они любили его и обязаны были сберечь.

* * *

Когда Чарльз ушел, Агнес немного посидела, а потом подошла к окну. Она увидела, как у подъезда остановилась машина и оттуда вышли мужчина и женщина. Они заговорили с медсестрой, сходившей с крыльца, и все вместе весело рассмеялись. Агнес услышала, как медсестра сказала:

— Теперь вы знаете дорогу. Я видела его в гостиной: он в очередной раз надувает нашего Козлика в карты.

Агнес отошла от окна и прикусила губу. Она слышала об этом человеке. У него не было ног, а вместо рук — всего одна культя. Но он наловчился работать головой: брал в рот кисть и рисовал, а еще ухитрялся толкать культей карты, будто бодал их, за что и получил свое прозвище. Еще одного обитателя госпиталя прозвали Боб-ругатель: этот парень сыпал ругательствами через каждое слово. Медсестра сказала, что родственник этой пары, или кем он там им приходится, играл в карты с Козликом.

«Если эта женщина пришла кого-то проведать, то почему мне нельзя? — размышляла Агнес. — И если я войду к Реджи неожиданно, ему некуда будет деваться. Так тому и быть». Агнес собрала все свое мужество и с решительным видом вышла из комнаты. Казалось, она приготовилась к сражению.

Когда Агнес вышла в коридор, двое посетителей, которых она видела в окно, почти скрылись за поворотом. Агнес бегом пустилась за ними следом. Свернув за угол, увидела небольшой коридорчик, из полуоткрытой двери одной из комнат доносились голоса. Через мгновение Агнес уже стояла на пороге просторной комнаты, заставленной многочисленными столиками и креслами, большинство из которых были на колесиках. Пространство между большими окнами занимал длинный кожаный диван. В первый момент ей показалось, что в комнате невероятно пусто и голо. Паркетный пол, естественно, ничем не был застелен, чтобы не затруднять движение инвалидных кресел. В комнате не было ничего, что могло бы как-то оживить ее, даже цветов. Но на дальней стене Агнес заметила роспись, хотя и не разобрала сюжет.

В первый момент никто не обратил на нее внимание. Но вот сгорбившаяся в одном из инвалидных кресел фигура повернула голову.

— Проходите, голубушка, не бойтесь, они все привязаны.

Теперь глаза присутствующих обратились к ней. В комнате оказалось много мужчин с различными увечьями. Все выглядели так непривычно и странно, за исключением мужчины, окликнувшего Агнес. Он жестом пригласил ее войти. Агнес медленно направилась в его сторону и тут заметила, что в комнате было три группы посетителей. Пара, за которой она сюда пришла, улыбнулась ей, когда она проходила мимо.

Агнес подошла к заговорившему с ней мужчине. Ей показалось, что он полулежит в кресле, чуть позже поняла, что у него нет ног, руки его были на месте, хотя одна безжизненно свисала вдоль туловища. Он повернул голову, словно кукла на ниточках.

— Кого ищете, красавица? — приветливо улыбнулся калека.

Во рту у нее пересохло, она даже не смогла сразу ответить.

— Мне нужен подполковник Фарье.

— Ага. Что вы на это скажете, ребята? — Он обратился к трем мужчинам в креслах-колясках, сидевших у стола. Двое играли в домино, третий во все глаза глядел на Агнес.

— Она ищет нашего Реджи. Они все к нему так и липнут.

— Заткнись, Макси, — пробурчал кто-то позади Агнес.

Обернувшись, она увидела человека на костылях. У него была одна нога и две руки, но шею охватывала жесткая белая повязка, и на обезображенной половине лица отсутствовал глаз. Агнес стоило больших усилий не отвернуться.

— Он где-то здесь, мисс. — На лице его возникло подобие улыбки. — Скоро он придет. Думаю, к нему должен был приехать брат. Присаживайтесь пока. Вот сюда. — Костылем он подвинул ей плетеное кресло. — Вы его родственница, мисс?

— Я его невестка.

— Шутите?

— Нет, серьезно. — Агнес улыбнулась.