– Я не говорю, что народ счастлив, – заметила Тереза, – но, что ни говори, король есть король.

– Вот я ему и повинуюсь, так чего ж ему еще?

– Да вы повинуетесь, потому что боитесь. Вы говорите, что идете к королю по его приказанию, и при этом считаете себя смелым человеком. Я на это могу ответить, что вы – лицемер и вам самому это нравится.

– Ничего я не боюсь, – высокомерно произнес Руссо.

– Отлично! Так подите к королю и скажите ему хотя бы часть того, что вы здесь только что наговорили.

– Я так и поступлю, если сердце мне подскажет.

– Вы?

– Да, я. Когда это я отступал?

– Да вы не посмеете отобрать у кошки кость, которую она обгладывает, потому что побоитесь, как бы она вас не оцарапала… Что же с вами будет в окружении вооруженных шпагами офицеров охраны?.. Ведь я вас знаю лучше, чем родного сына… Сейчас вы побежите бриться, потом надушитесь и вырядитесь; вы станете красоваться, подмигивая и прищуриваясь, потому что у вас маленькие круглые глазки, и если вы их раскроете, как все, то окружающие их увидят. А постоянно щурясь, вы даете понять, что они у вас огромные, словно блюдца. Потом вы потребуете у меня свои шелковые чулки, наденете сюртук шоколадного цвета со стальными пуговицами, новый парик, кликнете фиакр, и вот уж мой философ поехал очаровывать прелестных дам… А завтра… Ах, завтра вы будете в полном восторге, вы вернетесь влюбленным, вы со вздохами приметесь за свою писанину, роняя слезы в кофе. Ах, до чего же хорошо я вас знаю!..

– Вы ошибаетесь, дорогая, – отвечал Руссо. – Повторяю, что меня вынуждают явиться ко двору. И я туда пойду, потому что боюсь скандала, как любой честный гражданин должен его бояться. Кстати: я не из тех, кто отказывается признать превосходство одного гражданина над другим. Но когда дело доходит до того, чтобы обхаживать короля, чтобы пачкать мой новый сюртук блестками этих господ из «Бычьего Глаза» – нет, ни за что! Я никогда этого не сделаю, и если вы меня застанете за подобным занятием, можете тогда вволю надо мною посмеяться.

– Таи что же, вы не будете одеваться? – насмешливо спросила Тереза.

– Нет.

– Не станете надевать новый парик?

– Нет.

– И не будете щурить свои маленькие глазки?

– Говорят вам, что я собираюсь отправиться туда, как свободный человек, без притворства и без страха. Я пойду ко двору, как пошел бы в театр. И мне безразлично, что подумают обо мне актеры.

– Побрейтесь хотя бы, – посоветовала Тереза, – у вас щетина в полфута длиной.

– Я вам уже сказал, что ничего не собираюсь менять в своей наружности.

Тереза так громко рассмеялась, что Руссо стало не по себе, и он вышел в соседнюю комнату.

Хозяйка еще не исчерпала всех своих возможностей и решила продолжать мучения.

Она достала из шкафа парадный сюртук Руссо, свежее белье и тщательно вычищенные и натертые яйцом туфли. Она разложила все эти красивые вещи на постели и стульях Руссо.

Однако он, казалось, не обратил на них ни малейшего внимания.

Тогда Тереза ему сказала:

– Ну, вам пора одеваться… Туалет занимает много времени, когда собираешься ко двору… Иначе вы не успеете прийти в Версаль к назначенному часу.

– Я вам уже сказал, Тереза, – возразил Руссо, – я полагаю, что и так прекрасно выгляжу. На мне костюм, в котором я ежедневно предстаю перед своими согражданами. Король – не что иное, как гражданин, такой же, как вы или я.

– Ну, ну, не упрямьтесь, Жак, – проговорила Тереза, желая его подразнить, – не делайте глупостей… Вот ваша одежда.., ваша бритва готова; я послала предупредить брадобрея, и если вы сегодня раздражены…

– Благодарю вас, дорогая, – отвечал Руссо, – я только вычищу свой сюртук щеткой и надену туфли, потому что ходить в шлепанцах не принято.

«Неужели у него хватит силы воли?» – удивилась про себя Тереза.

И она продолжала дразнить его то из кокетства, то по убеждению, то шутя. Однако Руссо хорошо ее знал. Он видел ловушку и чувствовал, что, стоит ему уступить ей, как он немедленно и беспощадно будет поднят на смех и одурачен. И потому он не захотел уступать и даже не посмотрел на чудесную одежду, которая подчеркивала, как он говорил, его благородное лицо.

Тереза была начеку. У нее оставалась теперь только одна надежда: она надеялась, что Руссо, прежде чем выйти, взглянет по своему обыкновению в зеркало, потому что философ был чрезмерно чистоплотен, если только слово «чрезмерно» подходит к чистоплотности.

Однако Руссо не терял бдительности; перехватив озабоченный взгляд Терезы, он повернулся к зеркалу спиной. Приближался назначенный час. Философ проговаривал про себя все те неприятные поучения, с которыми мог бы обратиться к королю.

Он процитировал несколько отрывков, застегивая пряжки на туфлях, потом сунул шляпу под мышку, взялся за трость и, пользуясь тем, что Тереза в ту минуту не могла его видеть, он одернул сюртук обеими руками, разглаживая складки.

Тереза вернулась и протянула ему носовой платок; он засунул его в глубокий карман. Тереза проводила его до лестницы.

– Жак, будьте благоразумны, – сказала она, – вы ужасно выглядите и похожи в этом наряде на фальшивомонетчика.

– Прощайте, – сказал Руссо.

– Вы похожи на мошенника, сударь, – продолжала Тереза, – имейте это в виду!

– Будьте осторожны с огнем, – заметил Руссо, – и не трогайте моих бумаг.

– Вы выглядите так, словно вы доносчик, уверяю вас, – потеряв последнюю надежду, пробормотала Тереза.

Руссо ничего не ответил. Он спускался по лестнице, напевая что-то себе под нос и, пользуясь темнотой, стряхнул рукавом пыль со шляпы, поправил левой рукой дешевые кружева и, таким образом, закончил скорый, но необходимый туалет. Внизу он смело ступил в грязь, покрывавшую улицу Платриер, и на цыпочках дошел до Елисейских полей, где стояли чудесные экипажи, которые мы из чувства справедливости назовем таратайками; еще лет двенадцать назад их можно было встретить по дороге из Парижа в Версаль; они не столько перевозили, сколько избивали вынужденных экономить бедных путешественников.

Подробности путешествия мы опускаем. Скажем только, что Руссо был вынужден ехать в обществе швейцарца, подручного, приказчика, мещанина и аббата.

Он прибыл к половине шестого. Весь двор уже собрался в Трианоне. В ожидании короля кое-кто пробовал голос, никому и в голову не приходило говорить об авторе оперы.

Некоторым из присутствовавших было известно, что репетицию будет проводить Руссо из Женевы. Однако увидеть Руссо было им интересно не более, чем познакомиться с Рамо, Мармонтелем или каким-нибудь другим любопытным существом, которых придворные принимали иногда у себя в гостиной.