Эта карта помогала древним египтянам найти путь в инобытие. Но она также показывает, что́ именно древние египтяне думали о жизни после смерти. Для них дверь в загробный мир отнюдь не ассоциировалась с жемчужными вратами и играющими на арфе херувимами. Нет, эти врата были объяты пламенем и охранялись жуткими существами: химерами с головой человека и туловищем животного; вооруженными чудовищами со змеиными телами, крыльями и когтями. В «Книге двух путей» я нашла химеру – помесь павиана со змеей, – вонзающую нож в водный путь, а также монстра с туловищем леопарда и головой коровы, увенчанной божественными рогами.

А вот еще одно интересное изображение. Наклонившись к экрану айпада, я увеличиваю снимок. Человек в белой короне, с посохом и цепом в руках. В данном случае это классическое для Среднего царства изображение Осириса, сидящего на ступенчатом возвышении, над которым нарисован бог Тот в виде павиана – прямая аллюзия с Залом суда Осириса в более поздней «Книге врат». Возле Осириса пустые чаши весов. Они изображены в той части найденной нами «Книги двух путей», где в других вариантах книги обычно нет иллюстраций, а лишь сплошной текст.

Поднявшись на подмости, я сравниваю фото с реальной росписью саркофага. Этого не может быть! Раньше мне не приходилось видеть в «Книге двух путей» изображение Осириса и весов. Фактически этот рисунок можно увидеть лишь в заклинании 125 книги, известной как «Главы о выходе к свету дня», или «Книга мертвых», где сердце умершего взвешивают по отношению к перу истины Маат.

Если не считать того, что наш текст был создан на четыреста лет раньше.

– Уайетт, – зову я, – думаю, тебе стоит на это взглянуть.

– По идее, ты должна заниматься внешним саркофагом. – Оторвав глаза от айпада, Уайетт недовольно хмурится, однако залезает на подмости.

– Я, наверное, совсем тупая, но, по-моему, это Зал двух истин.

– Из «Книги мертвых»? Такого не может быть. Это ведь Новое царство.

– А что, если она возникла на основе «Текстов саркофагов»?

Я вижу, как Уайетт усиленно роется в необъятных запасниках своей памяти.

– Ближе всего подходит текст номер сорок семь. – Уайетт перелистывает снимки, которые загрузил для нас Альберто, после чего, водя пальцем, транслитерирует иероглифы так быстро, как мне и не снилось, и наконец находит нужный текст на фото западной стенки внутреннего саркофага: «Что до любого бога, любой души любого усопшего, которые противопоставят себя твоим достоинствам… их следует сокрушить как сподвижников Ужасного Ликом. Твое место должно быть просторным внутри диска. Ты будешь взвешивать свое сердце на весах истины подобно Тоту. Твое доброе имя будет признано Им – тем, кто внутри его Диска, – как таковое бога, находящегося рядом с ним. Ты будешь вкушать хлеб в Великом Чертоге. Тебе будут подавать пищу, подобно Ра, те, кто отвечает за хранилища Гелиополя. Твое сердце принадлежит тебе. Его не смогут украсть стражи путей… Восстань для вечной жизни!»

Усопший, взвешивающий собственное сердце. Нетленный результат проходного балла: оказаться в одной компании с Ра. Зал двух истин. Гелиополь, расположенный неподалеку от того места, где сейчас находится Каирский аэропорт, являлся главным центром отправления культа бога Ра. Итак, мы видим здесь все составляющие, которые в Новом царстве войдут в заклинание 125. Но до настоящего момента не имелось ни одного изображения времен Среднего царства, которое можно было бы связать с текстами Нового царства.

Я наклоняюсь пониже, чтобы найти этот текст на стенке саркофага, и неожиданно обнаруживаю нечто примечательное. Я вижу строку иератического письма, разорванную трещиной в кедре, чего не зафиксировано на снимках в моем айпаде.

– А где трещина в дереве?

Уайетт озадаченно поворачивает голову, а затем, прищурившись, изучает саркофаг:

– Заклинание дублируется на обеих стенках.

– А это нормально? Вот такое повторение?

– Иногда, – отвечает Уайетт. – В данном случае дублирование могло быть намеренным. Как-никак это Зал двух истин.

С нашего места на подмостях надпись видна недостаточно хорошо, чтобы ее прочесть. Я прокручиваю сделанные Альберто фото противоположной стенки саркофага в поисках заклинания номер 47 «Текстов саркофагов». Мы с Уайеттом держим свои айпады рядом, чтобы иметь возможность одновременно прочесть совпадающие заклинания на восточной и западной стенке саркофага.

Но вся штука в том, что заклинания не совсем совпадают.

«Что до любого бога, любой души любого усопшего, которые причинят зло твоей душе… ты оправдан в Зале двух истин. Ты чист! Ты чист! Ты чист! Твоя чистота – это чистота Его, что находится в своем Диске. Никакое зло не может быть причинено тебе на этой земле, в этом Зале двух истин, поскольку ты знаешь имена находящихся тут богов. Восстань для вечной жизни!»

– Это практически повторение слово в слово заклинания номер сто двадцать пять из «Книги мертвых», за исключением того, что речь идет от второго лица, как в «Текстах саркофагов»…

– Уайетт, погляди! – Кончиком карандаша я показываю на точку на восточной стенке саркофага, на которой написано заклинание, а затем – на доску прямо напротив.

Я представляю мумию, в том положении, в котором мы ее обнаружили: лежащей на боку. Если провести прямую линию между двумя заклинаниями, она как раз пройдет через сердце Джехутинахта.

Если прежде мне требовалось доказательство наличия неразрывной связи между самим текстом и тем, как он расположен, то теперь оно было передо мной.

– Дон, – говорит Уайетт, – мы только что нашли недостающее звено.

Вскоре после совершенного Дамфрисом разоблачения мы с Уайеттом жарким полднем лежали, обнявшись, на моей двуспальной постели. Вентилятор обдувал вспотевшую спину Уайетта. Он был полностью обнажен, копна спутанных волос падала на лицо. Солнце подглядывало за нами в окно. В это время дня Диг-Хаус погрузился в сон, и Уайетт после занятий любовью тоже задремал. Но мне по какой-то причине не спалось. Я водила пальцем по плечу Уайетта, словно рисуя карту мира, где хотела бы жить.

Мы, как обычно, одновременно сгорали в пламени оргазма, и каждый миг упоения любовью был будто последним. Мой бюстгальтер, сорванный Уайеттом, висел на основании вентилятора. Штаны Уайетта затерялись где-то в постели. Его ботинок валялся подошвой вверх.

Мама сказала бы, что это к несчастью и башмак следовало перевернуть, поставив как положено. Но для этого мне нужно было оторваться от Уайетта.

Пробормотав нечто нечленораздельное, Уайетт похлопал себя по плечу и поймал мою руку:

– Оставь меня, распутница. Ты меня убиваешь. – Уайетт перекатился на живот, его глаза превратились в щелочки, на губах блуждала улыбка. – Впрочем, ради такого не жалко и умереть.

– Распутница?! – Я пригвоздила его к матрасу. – Женоненавистник несчастный!

Уайетт притянул меня к себе: