Однако ее правитель, итальянец Ландольф, не смог предоставить французам корабли для переправки по причине их отсутствия. Ситуация стала чрезвычайно опасной, поскольку в городе не оставалось продовольствия, а простые горожане открыто требовали, чтобы «господа шли в Святую Землю и оставили их в покое». Но корабли были лишь для короля и его свиты, остальные французы опять отправились в путь по суше, пересекая сирийские пустыни. Как говорят, почти половина германских пилигримов и французских пехотинцев, решившихся на этот поход, в скором времени погибли от турецких мечей, стрел и копий[493].

А тем временем Людовик VII в окружении своей свиты и прелатов достиг Антиохии. Лучше бы он этого не делал — Раймунд Антиохийский, устроивший французам великолепный прием, вскоре страстно влюбился во Французскую королеву Алиенору, свою племянницу, и та ответила ему взаимностью. Естественно, альковная связь недолго оставалась тайной, и когда вести достигли ушей короля, он справедливо посчитал себя оскорбленным и униженным. Более того, Алиенора Аквитанская вовсе не собиралась скрывать от мужа своего охлаждения к нему и заявила, что желает остаться в Антиохии[494].

Может быть по этой причине, а может — нет, но внезапно обнаружилось, что планы Раймунда и Людовика кардинально расходятся между собой. Князь Антиохии надеялся, что французские войска вместе с ним двинутся к Алеппо, дабы низвергнуть Нур ад-Дина и вернуть Раймунду захваченные турком крепости восточнее Оронто. В принципе этот план был перспективен, поскольку ни эмир Дамаска Унур, тесть атабега, ни другие турецкие князья не желали помогать Нур ад-Дину. А единственный человек, который мог прийти правителю Алеппо на помощь, его родной брат, был в это время занят междоусобицей в Ираке. Однако Людовик, откровенно тяготившийся фактом измены жены, решил идти в Иерусалим, чтобы оттуда, соединившись с войсками Балдуина III, двинуться на... Дамаск. Не тратя слов, король отбыл из Антиохии, а когда ему доложили, что королева не желает покидать город, приказал силой вытащить ее из дворца и везти вслед войску в Иерусалим.

Впрочем, возможно, на решение короля повлиял еще и тот факт, что Конрад III наконец-то поправил здоровье и, высадившись в Акре, прибыл в Святой город. Разумеется, француз очень ревновал к славе германца и не желал уступать первого места. Одновременно с Конрадом III в Иерусалим прибыл граф Тулузы Альфонс I Жордан (1103–1148) вместе с женой, детьми и большим отрядом рыцарей, рассчитывавший принять под свою власть Триполи. Правда, вскоре он скоропостижно умер от неожиданной болезни, и все посчитали, что это — отравление, которое наверняка организовала королева Мелизенда, желавшая сохранить права своей сестры Тодиеры на княжество. Теперь армия графа перешла в подчинение Людовика VII, да и Конрад на деньги, подаренные ему Мануилом Комнином, нанял много солдат из числа одиноких паломников. Таким образом, у крестоносцев вновь образовалась сильная армия[495].

Вскоре был созван Коронный совет, на который, однако, не прибыли ни разгневанный Раймунд Антиохийский, ни Жослен II, едва отбивавшийся от нападения мусульман в тоскливом одиночестве. Выяснилось, что крестоносцы не желают идти на Алеппо, но, ведомые мыслью Людовика VII, желали завоевать Дамаск. Многие потом считали, что это стало роковой ошибкой руководителей 2-го Крестового похода, но в последнее время эти оценки подверглись ревизии. Следует учитывать, полагают современные исследователи, что не только Нур ад-Дин, но и эмир Дамаска, резко усиливавшийся в последнее время, стали представлять собой серьезную угрозу Иерусалиму. А потому желание нейтрализовать потенциального врага кажется вполне объяснимым.

Так или иначе, но в середине лета 1148 г. крестоносцы двинулись в поход к Баниясу, а затем на Дамаск. Вначале военное счастье было на их стороне. Сильная 50-тысячная армия испытанных бойцов быстро разбила слабо вооруженные отряды турок у деревни Аль-Мизе, что располагалась к северо-востоку от Дамаска. Как говорят, здесь встретил свою смерть известный турецкий имам Юсуф аль-Финдалави, исполнивший предписание Корана не бежать перед лицом врага, — громивших турецкое войско пилигримов. Затем крестоносцы приступили к организованной осаде, предвещавшей быть долгой[496].

Унур сделал все, от него зависящее, чтобы укрепить город. А потому о взятии его с ходу не могло быть и речи. Три дня шли кровавые, тяжелые бои, обе стороны несли невосполнимые потери. Однако на стороне Унура было существенное преимущество: сельджуки со дня на день ожидали подхода армии Нур ад-Дина и его брата. А в это время в лагере пилигримов неожиданно возникли споры по поводу того, кому должен принадлежать еще не взятый ими Дамаск — очень своевременно, нечего сказать. Не договорившись по этому щекотливому вопросу, 27 июня на военном совете короли приняли решение начать генеральный штурм, но почему-то приняли катастрофическое решение штурмовать самую укрепленную (как вскоре оказалось) сторону городской стены. Естественно, атака захлебнулась в рыцарской крови, и крестоносцы начали позорное отступление, атакуемые турками, пьяными от своей неожиданной победы. С великим трудом им удалось вернуться обратно[497].

Сразу после этого, 8 сентября 1148 г., Конрад III отправился на родину, разочаровавшись и в союзнике, и в самом крестоносном предприятии. Он прибыл на корабле в Фессалоники, где его встретили послы императора Мануила Комнина, приглашавшего короля встретить Рождество в Константинополе, и Конрад III без колебаний принял это приятное предложение. Правда, его племянник Фридрих Барбаросса не разделял радости дяди, будучи абсолютно (и, конечно, ошибочно) убежденным в том, что крах 2-го Крестового похода целиком и полностью лежит на совести Византийского императора. Лишь в мае 1149 г. король вернулся на родину, обязавшись по тайному договору с Мануилом и на его деньги начать войну с норманнами Сицилии, которые в течение всего Крестового похода не переставали грабить побережья Византии[498].

Но и Людовик VII утратил всякий интерес к Крестовому походу, хотя возвращение на родину казалось ему малоперспективным. Там его ждали непременные объяснения по поводу случившейся неудачи и оскорбительный, публичный развод с женой. Поэтому француз метался по Востоку, меняя один план за другим и окончательно дезорганизуя свое воинство. Во всех бедах он винил только Мануила Комнина, что выглядит по меньшей мере странно. Наконец, по совету своего доверенного слуги аббата Сугерия на Пасху 1149 г. король силой увез жену во Францию, хотя плыли они на разных кораблях. Таким способом королева желала наглядно продемонстрировать тот факт, что не считает уже Людовика VII своим мужем.

В пути корабль королевы был захвачен византийцами, но сицилийские норманны отбили его и предоставили Алиеноре приют на своем острове, куда также прибыл Французский король. Там она узнала о смерти своего возлюбленного, павшего в бою 29 июня