Учителя приносят с собой термосы с горячим кофе. Географ пьет молоко, а учитель гимнастики — пиво. От свертков с едой разит селедкой и сыром. Воняет мокрыми носками и носовыми платками. А груды старых ведомостей пахнут пылью, чернилами и промокательной бумагой.

Учителя беседуют о своей работе, об учениках. О метких подзатыльниках и своевременно разоблаченных проказах.

—      Меня им не провести, — говорит старый Мелас. — Я знаю, с кем имею дело. Ха-ха-ха! Я им всегда твержу: любое оправдание — ложь.

Учителя рассказывают друг другу о забавных ученических ошибках в переводе и комичных недоразумениях, подчас относящихся к далекому прошлому. Они судачат об отдельных учениках, их успеваемости, характере и родителях.

—      Он бойкий паренек, этот малыш Эллерстрем. Аккуратный, воспитанный. Отец — коммерсант-оптовик или что-то в этом роде...

—      Во всяком случае, не какой-нибудь мелкий чиновник. Наверно, состоятельный человек.

—      И даже очень. Но, говорят, он разведен.

—      Да, да, сейчас это, кажется, в моде!

—      Зато Мердруп — маленький негодяй. И при этом хитер и нахален. Но когда-нибудь я доберусь до него и так отдеру за уши, что он своих не узнает.

Учителя непринужденно беседуют, точно так же, как болтают их ученики в лавчонке у доброй «хозяюшки». Они повторяют друг другу разные истории и сплетни, выказывая удивительную осведомленность о домашних делах каждого ученика и заранее возвещая годовые оценки.

Один лишь лектор Дюэмосе — Макакус — не принимает участия в разговоре. Он сидит, ссутулившись, в углу и обкусывает сломанные ногти, вечно испачканные мелом.

На стенах в позолоченных рамах висят портреты старых учителей. И ключ от клозета, прикрепленный к массивному кольцу, также покоится на своем постоянном месте — на гвозде около двери.

Комната полна табачного дыма. Адъюнкт Лассен с тоской поглядывает на окно. Он человек современный, всегда хорошо одет, и руки у него холеные. Старые же учителя — чудаковаты, подчас неповторимые «оригиналы». У многих — странные привычки и манеры. Одни прочищают зубы спичкой, другие — булавкой, приколотой к лацкану пиджака. А адъюнкт Стеффенсен ковыряет в носу химическим карандашом. И от этого усы его давно приобрели фиолетовый оттенок. Дежурные по классу знают, что он прячет добытые из носа козявки под крышкой кафедры, и им приходится удалять их оттуда специальной бумажкой. Стеффенсен преподает античную культуру, и у него репутация утонченного эстета.

Сквозь запотевшие окна виден школьный двор: там резвятся ученики. Они дерутся, выкручивают руки «сосункам». А инспектор Шефф прогуливается по двору взад и вперед, наблюдая за порядком и покуривая трубку. Голуби воркуют и пачкают двор. Инспектор подзывает нескольких мальчиков и велит им собрать голубиные перья — трубку надо прочистить. Время от времени инспектор поглядывает на часы. Когда наступает время, он посылает кого-нибудь из мальчиков в учительскую, и тот нажимает кнопку у самой двери, под заветным ключом от клозета. Раздается звонок, и школьники мчатся наверх.

Учителя неторопливо встают, выбивают трубки и снимают с печки просушенные носки и носовые платки. Собирают книги, тетради и журналы. Лектор Бломме уносит свои леденцы, а Стеффенсен — химический карандаш. И они направляются в классы — обучать и воспитывать юное поколение. А Водяной — маленький человек с грустными глазами, — тяжко вздыхая, поднимается по лестнице в класс, где уже все приготовлено для «достойной» встречи.

Глава 28

На площади у церкви продают рождественские елки. Армия спасения установила на площади стойку с железной кружкой — для сбора пожертвований. Хозяйка лавчонки на улице Ландемеркет выложила витрину ватой и посадила сверху крошечных гномов, свитых из гаруса. А вдоль стекла развесила тонкие бечевки с ватными снежинками.

Все люди рады рождеству. А дети считают дни, с нетерпением ожидая праздника и каникул. Если бы только не заставляли показывать дома табель с отметками!

На уроках пения школьники разучивают псалом. Матеус добр и мягок, словно на него снизошла рождественская благодать. Он весь сияет и, как всегда, благоухает портвейном и помадой.

Инспектор торопится вывести четвертные отметки. А ученикам четвертого класса средней школы, как и учащимся третьего класса гимназии, предстоит выдержать специальные испытания за четверть. Это своего рода экзамен, и он имеет важное значение при определении годовых оценок.

Учащиеся старших классов, например второго гимназического, после занятий репетируют рождественские пьески. И плакат, висящий в коридоре, извещает, что с позволения ректора 26 и 27 декабря в школе будет показана пьеса Хострупа24 «Проделки студентов». Ставит пьесу старый Магнуссен. Он погружается в эту работу с ребяческим азартом и даже сам сочиняет шутливый пролог. Старый Магнуссен — мастер на такие дела, и он искренне любит детей. Однако это не мешает им издеваться над стариком на уроках закона божьего. Он сильно сдал за последнее время. Но с ролью устроителя праздника еще справляется отлично. Магнуссен сочиняет стихи по всякому поводу, будь то рождественский спектакль или прогулка в лес. Он всегда полон идей и неожиданных замыслов. Магнуссен и сам из той породы вечных студентов, которых вывел в своей пьесе Хоструп. Студенческий союз давно заменил ему родной дом. Там он развлекается со своими бывшими однокашниками, там он сочиняет стихи в честь разных торжественных событий.

По давней традиции на последнем уроке в канун рождества занятия отменяются. В этот день учителя обычно настроены снисходительно. Одни читают вслух какой-нибудь рассказ, другие развлекают учеников иными способами. «Если вы не будете сидеть тихо, я, ей-богу, перестану читать!» — удрученно говорит Водяной. Даже и тут, на последнем уроке перед рождеством, ему не дают покоя.

Бломме и Стеффенсен не занимают учеников чтением. Они приносят в класс пожелтевшие от времени картинки, на которых изображены произведения древнего искусства и архитектуры. Учителя рассказывают мальчикам об Акрополе, Римском форуме и о своих собственных путешествиях в дальние страны. Даже сам лектор Дюэмосе, по прозвищу Макакус, в отличном настроении. Он остроумно показывает на доске, как выглядели бы цифры, если бы неожиданно вместо существующей десятичной системы вошла в обиход двуединичная система. Тогда получились бы фантастические числа. И это чрезвычайно затруднило бы сложение и вычитание. Но особенно усложнилось бы извлечение квадратного корня. Макакус с удовольствием демонстрирует все это на доске, заполняя ее двойками и единицами. Он увлекается, загорается энтузиазмом. Мальчики ровным счетом ничего