— А может, и мне стоит его вызвать? — в шутку сказала Жанна.

— Нет, нет, хозяйка! Тогда вам придется продать ему душу!

Гийоме был возмущен неверием Жанны в то, что она считала полной чепухой, а сам он сущей правдой.

— Гийоме, — сказала Жанна строго, — нечего повторять то, о чем ты ничего не знаешь. Вот когда сам увидишь, как дьявол превращает свинец в золото, скажи мне, чтобы и я посмотрела.

Гийоме ответил, смешавшись, что это и вовсе невозможно, ибо евреи призывают дьявола в своих синагогах, вход в которые христианам строго-настрого запрещен. В тоне его уже не было прежней уверенности.

Как бы там ни было, он явно не мог указать Жанне дорогу к улице Жюиври.

Жанна вышла из дома ранним утром, перешла реку по Малому мосту, потом по мосту Нотр-Дам и оказалась на улице Сент-Антуан. Там она подошла к лавке какой-то вышивальщицы и спросила, как пройти на улицу Жюиври. Вышивальщица, желая сэкономить на свечках, работала прямо на пороге своей лавки. Жанна подивилась, как ловко она вышивает цветы золотой нитью по алому шелку. Уже оконченная часть работы напомнила ей те драгоценные ткани, которые она видела в аржантанском шатре Исаака. Вышивальщица подняла голову и сощурилась.

— Здесь нет никакой улицы Жюиври, — сказала она.

Жанна в недоумении уставилась на нее.

— Улица Жюиф точно есть, а улица Жюиври — это в Лионе,[43]— добавила она.

И женщина указала Жанне дорогу.

Выходит, Исаак ошибся, сказав ей название улицы в другом городе. Значит, он не часто сюда наезжал.

— То, что вы делаете, очень красиво, — сказала Жанна.

— Это для одного из их торговцев. Они продадут ткань неверным.

Улица Жюиф была похожа на все остальные, если не считать того, что в ручье почти не было отбросов. Жанна спросила, как найти Исидора Штерна. Его лавка явно выделялась среди прочих: через две массивные и отделанные железом двери Жанна попала в маленький зал, украшенный деревянными панелями. На каменном полу красовался ковер. На небольшой тумбочке стоял подсвечник с семью свечами, лежала какая-то книга, бумаги и весы. Из мебели в зале были только стол, скамья и два табурета. У стола сидели двое мужчин, они играли в шахматы. Оба были одеты в длинное платье, стянутое на поясе. У входа висели два черных, подбитых мехом плаща. Один из двоих, маленький и крепко сбитый мужчина, носил коричневую, обстриженную квадратом бороду. Он был без головного убора. Второй, худой и бритый, прятал свои белоснежные волосы под черной шелковой ермолкой.

Было новолуние; в соседней лавке тоже играли в шахматы.

— Шах королю, — произнес человек в ермолке.

Бородатый едва слышно рассмеялся.

— Исидор, — сказал он протяжно, — если бы ты играл на деньги, то неплохо бы зарабатывал.

Вдруг оба посмотрели в сторону двери и заметили Жанну.

— Я Жанна де Бовуа, — сказала она, — и хотела бы видеть мэтра Исидора Штерна.

— Это я, — ответил убеленный сединами мужчина и встал. Он был так же высок, как и его сын.

Его партнер по игре распрощался и вышел.

— Чем могу вам служить? — спросил Исидор Штерн.

— Дать мне совет.

Мужчина задумался на мгновение и пригласил Жанну сесть.

— В какой области?

— Денежной.

— Кто вам рассказал обо мне?

— Ваш сын Исаак.

Исидор Штерн поднял брови:

— Вы знакомы с моим сыном?

— Я познакомилась с ним на ярмарке в Аржантане почти семь лет назад. Он посоветовал мне обратиться к вам, если возникнет нужда.

Исидор Штерн кивнул и угрюмо взглянул на Жанну, сцепив на столе пальцы. Они были такие же тонкие, как у Исаака, только более костлявые.

— Я могу заплатить за совет, мэтр Исидор, — сказала Жанна.

— Я слушаю вас.

Жанна рассказала о себе и о своем желании пристроить деньги. Передала она и слова суконщика Контривеля. Исидор Штерн немного помолчал.

— Этот суконщик прав. Капитал можно умножить только тремя способами: в торговле, банковском деле и денежными сделками. Вы не имеете отношения ни к одному из этих занятий.

— Разве я не торговка?

— Нет. Вы только последнее звено в длинной цепи торговцев. Если бы вы сами продавали муку и начинку ваших пирожков, тогда другое дело. Но тогда вам нужно было бы владеть полями, мельницей и повозками, чтобы перевозить товар. Мешок в десять ливров, за который, я полагаю, вы отдаете сто двадцать солей, на самом деле стоит не больше двадцати-тридцати. Покупая на рынке муку, вы обогащаете фермера, мельника и перевозчика.

Эти нехитрые мысли поразили Жанну. Ей самой такое и в голову не приходило. Надо же, он и цены на товары знает.

— Настоящий делец тот, — продолжал Исидор, — кто сам производит ткань или кожи и продает их на ярмарках. Он оплачивает только собственные расходы, а вся разница идет ему в карман.

Жанна поняла, как смог разбогатеть суконщик.

— Значит, мне нужно купить ферму? — спросила она.

— Если у вас есть средства. Вы станете получать прибыль только на следующий год. Муки будет больше, чем вы используете. Остаток можно продать на ярмарке, если только обзаведетесь повозкой.

Жанна задумалась на минуту, пытаясь разобраться во всем услышанном. Пришлось признаться себе, что толком она так ничего и не поняла.

— А разве сами деньги не могут давать доход?

Исидор выпрямился, и его суровое лицо осветило подобие улыбки.

— Получение процентов на капитал ваша Церковь считает ростовщичеством. Так конечно же делают, но почти всегда тайно. Как только суммы становятся значительными, а должник попадает в затруднение, он вопиет о грехе ростовщичества, а кредитор оказывается выставлен на позор перед всем светом. Случается, что суд отменяет долг, а сам заимодавец попадает в тюрьму. Это, кстати, стряслось с одним человеком, пользовавшимся покровительством самого короля.

— Это Жак Кёр?

— Он самый.

Они замолчали. Исидор чуть насмешливо поглядывал на посетительницу:

— После той встречи на ярмарке вы больше не видели Исаака?

— Нет. А где он?

— В Неаполе.

— Он не собирается приехать в Париж?

— Он редко бывает здесь. Я жду его к десятому июня.

Жанна попыталась скрыть волнение, которое охватило ее при этих словах:

— Не могли бы вы сказать ему, что Жанна, Жанна де Бовуа, торговка из Аржантана, приходила к вам и была бы рада его увидеть? У меня лавка на улице Бюшри.