– Что с тобой, Тони? – снова голос Авачи, но это оказалась Оливия. – Боже, ты весь в холодном поту! – она тронула его лоб ладонью.

– Просто сон, – хрипло выдохнул Антонио. В сознание постепенно возвращалось понимание того, что родной Неаполь покинут им много лет назад и он по-прежнему на Камчатке. На краю земли. – Это был всего лишь сон…

– Что же тебе снилось такое? – послышался голос Михаила. Он возился у костра, извлекая из углей печеный картофель. – Ты что-то бормотал во сне. На итальянском, естественно.

Антонио вздохнул:

– Я, кажется, проспал рассвет, но так и не выспался. К тому же сон этот я напрочь забыл.

– Может, оно и к лучшему, – кивнул Крашенинников. – Позавтракаем сейчас, и дальше в путь. Я уже нашел, как объехать этот затор на дороге.

Позавтракали они печеной картошкой, оставшимися куриными яйцами и чаем из сушеных ягод шиповника. После этого Михаил осмотрел несколько машин, оставшихся здесь много лет назад. Собрав с них кое-какую мелочь, он заменил пару проводов на свечах зажигания, и странствие продолжилось. Двигатель стал работать лучше и уверенней. Вскоре машин на дороге стало еще больше. И выглядели они не так, как раньше. До сего момента оставшиеся на шоссе автомобили пострадали лишь от электромагнитного импульса. Теперь все чаще попадались опрокинутые и смятые. Выброшенные с дороги и обгоревшие. Разорванные на части…

– Боже мой! Ребята, смотрите! – воскликнула в ужасе Оливия, указывая рукой. Слева, на обочине, лежал опрокинутый автобус, смятый как пивная банка. Внутри он был полон человеческих костей. Молодая растительность и совсем редкие, тонкие деревца вокруг свидетельствовали о том, что если был здесь когда-то лес, то он был повален и испепелен интенсивным пожаром.

– Мы в зоне поражения от ударной волны и вспышки, – мрачно произнес Михаил.

– Где же мы находимся? Разве взрыв не над проливом в бухту произошел?

– Да. Тот взрыв, что был ближе к нам. Но он был не один. Мы подъезжаем к Елизово. Этот город был отдельной целью для отдельной боеголовки.

Крашенинников оказался прав. Он хорошо знал родной край и не разучился в нем ориентироваться по сию пору. Юго-западная окраина города Елизово встретила их картиной тотального разрушения, чьи следы и последствия не сгладились временем и даже не заросли кустами и травой. Даже им, пережившим термоядерный взрыв и крушение вертолета, невозможно было вообразить, что же творилось на этих улицах, ощутивших на себе всю мощь «чудо-оружия». Стены домов превращены в щебень, легковые автомобили вообще трудно опознать. Скрученная цистерна бензовоза. Свернутые в дугу конструкции башенного крана, лежавшие более чем в сотне метров от недостроенного дома, о котором напоминали лишь обуглившиеся сваи.

– Как же нам повезло оказаться подальше от всего этого, боже, – траурным голосом произнес Антонио.

Машина двигалась дальше, пока не достигла двух расположенных рядом мостов через небольшую речку с названием Половинка. Один мост был разрушен. Среди его обломков можно было рассмотреть остатки военного гидросамолета. В самой реке было полно машин, фонарных столбов, кусков металлочерепичных крыш. Все это согнала сюда ударная волна. Крашенинников свернул вправо и остановился у второго моста. Он уцелел. Однако насколько оставался надежным?

– Посидите здесь. Я пойду осмотрю мост.

Михаил вышел из машины и медленно прошелся по мосту, длина которого едва ли превышала три десятка метров. Он внимательно осматривал полотно. Оно было все в трещинах и морщинах от закипевшего при высокой температуре, затем остывшего асфальта. Оказавшись на другом берегу, Крашенинников осторожно спустился к реке, желая осмотреть мост с нижней стороны. Однако обнаружил то, что на мгновение заставило забыть и про мост, и про машину, и вообще про все. Михаил застыл на месте, глядя на массовое скопление человеческих останков. Ребра, черепа, кости рук и ног разных размеров. От совсем маленьких до тех, что принадлежали взрослым и крепким… В том аду, что обрушился на Елизово, кому-то удалось выжить. Но, видимо, ненадолго. Наверное, эти люди были обожжены, и инстинкт погнал их к речке. К воде. И здесь они умирали десятками. От ожогов, других травм, облучения и зараженной радиацией воды.

Крашенинников опустился на бетонный обломок и сидел несколько минут, глядя на останки. Он вспомнил то последнее лето мира. Совсем недалеко отсюда, в аэропорту Елизово, он ждал рейс из Анкориджа[66]. «Встречаешь вулканолога из Америки», – сказали тогда ему на работе. Он стоял в толпе встречающих и, чтобы быть узнанным, держал в руках большой лист бумаги, на котором его коллега из Неаполя, находившийся к тому моменту на Камчатке уже четыре дня, изобразил извергающийся вулкан. Антонио стоял рядом. Эта миссия была поручена Михаилу внезапно, за три часа до прилета рейса. И никто отчего-то не поставил его в известность, что за вулканолог к ним едет. Ну а Квалья, с которым они уже успели подружиться, всегда был его постоянным спутником. Они представляли себе немолодого, умудренного опытом и, возможно, уже очень седого ученого и шутливо гадали, на кого же он будет похож… Быть может, на Дональда Сазерленда или Тома Хэнкса. А вдруг это кто-то очень похожий на Пирса Броснана или Сэма Нила? В итоге они вдвоем сошлись на мнении, что было бы совершенно здорово, если бы этим ученым оказался вылитый Морган Фримен.

– Нет, нет! – засмеялся Тони. – Как назло, это будет Эдди Мерфи. Как в фильме «Чокнутый профессор»!

– О нет, только не это! – расхохотался Михаил.

– Ну, хорошо! Тогда Харрисон Форд!

– А он играл ученого? В каком фильме?

– Ну, ты даешь, Михель! А как же Индиана Джонс?! Он же профессор!

– Точно! Но четвертая часть отвратительная. Опять про плохих русских.

– Эту часть все ненавидят, Михель! Не только в России! Он пережил ядерный взрыв, спрятавшись в холодильнике! Проклятье, зачем строить убежища?! Покупайте холодильники!

– Отличный продакт-плейсмент![67] Интересно, какой марки эти холодильники? «Индезит»? Ну, хорошо. Значит, Харрисон Форд? Что-то мне подсказывает, что в таком случае он посмотрит на наш вулкан и скажет: «У меня о-о-очень плохое предчувствие насчет этого». Потом хлопнет тебя по плечу и спросит: «Верно, Чубакка?»

– А-ха-ха!!!

– А представляешь, подходит сейчас к нам Джеф Голдблюм и такой… «Э, э, э, хай…» А потом сделает паузу, выпучит глаза и… ШАХ-МАТ!

– А-ха-ха! – с новой силой залился смехом Квалья. – Боже, откуда это?! Напомни!

– «День независимости»!

– Ах да, «День независимости»! Шах-мат! Ставлю на Джефа Голдблюма! Вот это реально большая куча дерьма!

– За что ты его так, Тони?!

– Да нет же! Это его фраза из фильма «Парк Юрского периода»!