каменная стена, поднимавшаяся до уровня его глаз. Вверху стена заострялась, образуя угол градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд гладкой без шипов проволоки.

Из невидимых прожекторов, расположенных справа и слева, вырывались мощные лучи света, озаряя всю площадь между зданием тюрьмы и наружной стеной, а также большое пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света да нависшая ночь с далекими звездами.

— Так, значит, я в тюрьме, — сказал Лиминг. — Ну, это уж никуда не годится!

Он спрыгнул на невидимый пол, и от этого легкого толчка скамья упала с оглушительным грохотом. Можно было подумать, что он раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. В коридорах раздался топот, в тяжелой железной двери открылся глазок и через него брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.

— Сач инвигия, фаплап! — крикнул тюремщик.

Лиминг обозвал его плоскостопным толстым хлюндиком и добавил еще шесть слов более старых, затертых от употребления, но все еще достаточно выразительных. Глазок захлопнулся. Лиминг прилег на жесткую скамью и постарался уснуть.

Через час он стал яростно стучать в дверь и когда глазок открылся, прокричал:

— Сам ты фаплап!

Только после этого ему удалось заснуть.

Завтрак состоял из чуть теплой каши, похожей на перловую, и кружки воды. Подали еду с пренебрежением. Обедая, Лиминг кривился от отвращения: она была еще хуже той, которую ему приходилось есть, скитаясь по лесу. С другой стороны, тогда у него был не тюремный паек, а еда вертолетчиков.

Через некоторое время к нему явился тонкогубый субъект с двумя охранниками. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику придется освоить местный язык. Это — приказ. Обучение начинается немедленно.

Озадаченный этим, Лиминг спросил:

— А где же майор Клавиз?

— Щипнос?

— Почему Клавиз не может приехать? Он что, онемел?

Собеседник наконец понял вопрос. Показывая перед собой указательным пальцем, он произнес:

— Клавиз — жир-жир-жир!

— Не понял.

— Клавиз — жир-жир-жир! — он несколько раз ударил себя в грудь, сделал вид, что падает на пол, и таким образом дал понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.

— Ну и дела! — изумился Лиминг.

Но пришедший уже деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лиминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стены, томясь от безделья. Лиминг со своей стороны помогал процессу обучения так, как можно помогать только врагу: не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни одного звука — в общем, не упускал случая показать полное отсутствие способностей к изучению языков.

К полудню урок закончился. Прибыла очередная миска каши, в которой плавал кусочек чего-то непонятного, больше всего напоминавшего крысиную ножку. Лиминг съел кашу, попробовал ножку и отодвинул миску. Потом стал размышлять. Зачем это им понадобилось обучать его языку?

Убив беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости — лишился единственного на планете специалиста по космоарго. Наверное, где-то на планетах Сообщества есть и другие, но чтобы доставить одного из них сюда, потребуется очень много времени и хлопот. Кто-то совершил ошибку, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь пытается загладить промах, обучая пленника своему языку.

Кажется, у противника нет ничего похожего на электронные средства допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут получать информацию только обычным способом вопросов и ответов, усиленным неизвестными методами воздействия. Им нужны сведения, и они постараются получить их во что бы то ни стало. Чем больше он станет тянуть с изучением их языка, тем дальше отодвинет день, когда ему устроят допрос с пристрастием, если, конечно, он правильно разгадал их намерения.

Его раздумья были прерваны появлением охранников. Они открыли дверь и приказали Лимингу выходить. Пройдя по коридору и вниз по лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно бродили под ярким солнцем какие-то существа. Лиминг так и замер от удивления.

Ригелиане! Их тут не меньше двух тысяч!

Союзники, боевые товарищи землян! С нарастающим волнением он стал всматриваться в их лица, пытаясь найти в толпе более знакомые черты. Ну хотя бы парочку землян! Или хоть бы несколько человекоподобных центаврийцев.

Но, увы. Вокруг бродили на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и вид у них был такой безутешный, словно позади бесцельно прожитая жизнь, а в будущем никакого просвета.

И все же Лиминг с первого взгляда понял: что-то здесь не в порядке. Они вели себя так, будто появление землянина их совершенно не волнует. Лиминг подчеркнуто не торопясь прошелся по двору, просто напрашиваясь на братские приветствия. Ригелиане расступались, некоторые украдкой поглядывали на него, но большинство притворялись, будто вовсе его не замечают. И ни одного дружеского слова. Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.

Он подошел к стоящей в углу двора группе ригелиан и, почти не скрывая злости, крикнул:

— Кто-нибудь из вас знает язык Земли?

Они глядели на небо, на стену, вниз, друг на друга и молчали.

— Кто-нибудь знает центаврийский?

Нет ответа.

— А как насчет космоарго?

Молчание.

Потеряв терпение, Лиминг перешел к другой группе. Бесполезно. В течение часа он задавал вопросы двум-трем сотням ригелиан, но ни от кого не получил в ответ ни единого слова. В их поведении не было ни презрения, ни враждебности — что-то совсем другое. Пытаясь рассуждать логически, он пришел к выводу, что по каким-то причинам они держатся настороже и боятся заводить с ним разговор.

Сидя на каменной ступеньке, он наблюдал за ними, пока не услышал пронзительный свисток-сигнал окончания прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги, готовясь вернуться в свой барак. Тюремщики, подталкивая Лиминга сзади, загнали его обратно в камеру.

Он пока отложил решение загадки о странном поведении союзников. Думать надо, когда стемнеет, большего делать нечего. В оставшиеся дневные часы он решил заняться книгами, чтобы уйти далеко вперед в изучении местного языка, в то же время притворяясь отстающим.

Может случиться, что беглость речи ему очень пригодится, жаль, что он не знает других языков, хотя бы ригелианского…

И он полностью ушел в работу, пока с приходом темноты буквы и картинки не стали сливаться. Лиминг проглотил ужин, растянулся на скамье, закрыл глаза и задумался.

За всю свою сумбурную жизнь он встретил не более двух десятков ригелиан. И никогда не был ни в одной из их трех близко расположенных друг к другу солнечных систем. То немногое, что он знал о них, было